я тогда ступил. И когда Густав отдал Тарьё в приют для усыновления, я понял, что наши пути разошлись.
– Почти двадцать лет прошло. А теперь снова отравление конфетами, и вы тут как тут. Заботливый и помогающий? – рука сама собой потянулась к этой мягкой, чуть остывшей нежной булочке, но надо выяснить все, что планировалось. Потом можно будет спокойно заточить хоть две.
Олаф снова рассмеялся, добродушно и даже с обидой.
– Вы подозреваете меня? В чем?
– Вас неоднократно видели с тем мужчиной. Видели, как вы сидели с ним за столом и лежала коробка конфет. Теперь снова коробка конфет и снова вы. Что мне думать? Да, все улики показывают на Тарьё. Но допрашивать его сейчас бесполезно, потому что память его скачет туда-сюда. Я не обвиняю, я размышляю вслух. Помогите мне разобраться со всем этим.
– Я хотел тогда помочь Магде. Он все время приходил и устраивал скандалы. И я решил втереться к нему в доверие. Подружиться, насколько это возможно. И потом уговорил купить конфеты, чтобы извиниться и попросить адрес дипломатичнее. И предложил написать ей письмо с извинениями и просьбой дать адрес. Пока он там пил пиво, я сидел рядом и строчил это письмо.
– Да, я знаю, оно есть в деле.
– Может, не надо было предлагать ему покупать конфеты… – Олаф вдруг стал грустным. – И Магда была бы жива?
– Если он собрался ее отравить, то конфеты или что-то другое – уже роли не сыграло бы.
– Да, наверное.
– Тот период у вас был таким насыщенным. И вы разбежались… Неужели за столько лет не хотелось позвонить, поздравить?
– Хотелось, Ингрид. Очень хотелось. Но был один момент, который меня останавливал. Да и сейчас тоже. Просто я его выключил. Как смог.
– Что за момент?
– Это секретный момент и, поверьте, с делом он никак не связан.
– Но, возможно, это тот самый пазл, которого мне не достает. Я же не допрашиваю вас. Это личная беседа. Просто, чтобы я была в курсе всего.
– Обещаете, что этот секрет останется только между нами? Я не хочу последствий. Никто не должен его знать. Абсолютно никто.
– Обещаю.
В этот момент булочка почему-то снова поманила к себе с особой силой. Секреты и сдоба, возможно, тоже имеют какую-то тайную связь между собой. Но еще ни одному человеку не удалось ее выяснить.
– Я гей.
Женщина посмотрела на него с таким выражением лица, как будто птица, которая ждала вкусных крошек, а вместо этого ей протянули слона.
– И это секрет?
– Да.
– Олаф, в наше время можно заявить о том, что ты Натурал – и получить последствия. И даже обвинение в нетолерантности. А то, что ты гей – можно хоть с плакатами ходить.
– Есть нюанс… Я всегда любил Густава.
Ингрид втянула воздух с этим признанием очень медленно.
– Мы же сводные братья, а не родные. И когда он
