в пятничный вечер. Мама не меньше недели то и делала, что плакала на диване в холле. Она не поднялась даже в свою спальню. За все шесть дней не смогла найти в себе силы встать. Первые два дня я её не трогала. Чего бы мне лезть в их разборки?! Она сама виновата, что выбрала в мужья такого подонка. Когда он меня обижал, она всегда делала вид, что её это не касается, что это моё поведение привело к наказаниям. Вот я и пришла к выводу, что в этот раз, и я не буду вмешиваться, ведь это её поведение привело к такому наказанию. Спустя два дня истерики мне пришлось взять на себя роль мамы. От еды она отказалась, я несколько раз в день заставляла её пить хотя бы воду. В школу ходить эти дни не удавалось, ведь в придачу к маме на диване мне досталась малышка Мелисса.
Сестричка – моя единственная радость в нашем доме. Когда я узнала, что у матери с отчимом будет ребенок, я стала ненавидеть всю эту семейку и дом пуще прежнего. Помню, как пряталась на чердаке, когда малышку принесли из роддома. Три дня я принципиально не подходила и на сто метров к этому живому свертку, что мать носила за собой по дому. Мама и раньше не особо жаловала меня своей любовью, а с появлением Мелиссы я стала лишь обузой для их счастливой семейки.
На третий день моего демонстративного протеста против малышки, по приходу со школы я услышала, жуткий плачь ребенка в холле. Отвратительные звуки писка с клокотанием слюней в маленьком горле, в прямом смысле слова закладывали уши. Я окликнула маму, но она не отозвалась. Крикнула громче, но в ответ опять тишина. Вдруг картинки из кошмаров с лавандового поля пронеслись в моей памяти. Прежний ужас перехватил дыхание, от воспоминаний, как я бежала по высокой траве цвета космоса и кричала во всё горло: «Мама!», но мама так и не отозвалась на помощь. Эти страхи из детства заставили забыть меня о том, что маленький кричащий сверток теперь мой билет в жизнь без капли родительской любви и ласки. Сорвавшись с места, я со всех ног бежала на звук детского плача, думая только о том, что должна её успокоить, должна приласкать, сказать, что она не одна и не потерялась. Это была наша первая встреча с моей малышкой Мэл. Я взяла её малюсенькое розовое тельце на руки и поняла, что больше никогда не смогу жить как прежде. Маленькая головка сладко-сладко пахла, заставляя уткнуться в неё носом. Она самый красивый ребенок на земле и бесспорно моя единственная любовь на всю жизнь. С тех пор этот дом и родители уже не казались такими невыносимыми как раньше. Я знала, дома меня ждет моя сладкая девочка, что так любит меня и наши обнимашки. Стоило мне взять её на руки, как она забывала про все слёзы и капризы, а я понимала, что наконец-то в этом мире есть человек, который меня любит.
Подонок Матис бросил не только маму, но и малышку Мэл, за что я стала ненавидеть его ещё больше, если это вообще возможно. Те дни, когда мама просто лежала на диване и плакала, я не переставала удивляться: как это вообще возможно быть такой беспечной матерью? Как можно настолько думать только о своем душевном горе, чтобы забыть о двухлетней дочери на целую неделю?
