похуже пыток.
Отчаянно хочется, чтобы эти «здравствуйте» и «до свидания» оказались последними. Но я понимаю, что если лидер васпов нарушит правила, то кто их будет придерживаться вообще?
Противоположную стену занимает большое окно, наполовину занавешенное шторами. Перед ним – письменный стол. В углу стоит журнальный столик и торшер. А рядом – кресло. И в нем сидит пожилой толстяк и ест мороженое. Ложка дразняще позвякивает о стенки вазочки. «Клубничное», – отмечаю про себя, а вслух говорю:
– Разрешите войти?
Доктор подскакивает, будто слышал ни скрипа двери, ни тяжелых шагов. Его круглое лицо расплывается в улыбке.
– Ян Вереск? Очень рад с вами познакомиться! Да вы не стойте, проходите-проходите. Я не кусаюсь.
Его лукавая улыбка и шутливый тон раздражают.
– Меня направил отдел по надзору.
Доктор отодвигает вазочку с мороженым, разводит руками.
– Что ж поделать, голубчик! Я ведь жду вас, жду, а вы все не идете. Да не стойте в дверях!
Он подходит, а я инстинктивно отступаю, пока в спину не упирается дверная ручка. Как пистолетное дуло.
– Куртку вешайте сюда. Вам помочь?
Доктор дотрагивается до меня, и по хребту прокатывается ледяная лавина.
Я не люблю лишних прикосновений. Эта привычка сформировалась в пору ученичества, когда любой контакт означал боль. А люди не трогают васпов потому, что мало кто в резвом уме захочет погладить таракана. Это неприятие заложено в генетической памяти, как в наших заложена жажда разрушения. Но отступать некуда, поэтому я неловко снимаю куртку, от волнения и неуклюжести путаясь в рукавах, и доктор начинает мягко, но непреклонно оттеснять меня в комнату. Его жесты ненавязчивы, а я чувствую себя зверем, угодившим в капкан хищника еще более хитрого и беспощадного. И тем опаснее капкан, что выглядит на первый взгляд безобидно. В этом лукавство и подлость человека. Лучше бы меня просто огрели по затылку – так было бы честнее.
– Вы, должно быть, решили, что я не ждал вас? – продолжает доктор. – Представляю, что вы могли подумать, когда увидели, как я втихаря уплетаю мороженое!
Он смеется, отчего его щеки наливаются румянцем. Я присаживаюсь на самый краешек дивана, и внутри весь как пружина. Но что бы ни говорил и не делал психотерапевт, придется выдержать и это.
– На самом деле я страшный сладкоежка, – посмеиваясь, говорит доктор. Он садится в кресло, и теперь нас разделяет только журнальный столик. – Моя жена этого не понимает и всегда оттаскивает от кондитерских отделов. Однажды она послала меня за хлебом и знаете что? Я вместо хлеба купил два кило конфет. Так что здесь у меня тайное логово. Поддаюсь соблазну, когда выдается свободная минутка. Понимаете теперь, что вы своим приходом спасли меня от обжорства?
Его многословие раздражает. Но еще больше раздражает запах клубники и сливок.
– Раз уж вы зашли в гости, – заканчивает доктор, – поможете мне разделаться с порцией? Клянусь, если я съем хоть немного,
