одернула нас Валентина Степановна. – Ничего смешного. Продолжай, Алеша! Все правильно.
– Навоз дают животные, – сказал Леша. – А колхозники используют его для того, чтобы удобрять поля.
Валентина Степановна посадила Лешу на место и начала что-то говорить уже сама, но я ее не слушал. Я повернулся к Старостину.
– Мишка! Слушай… я не понял, как его заготавливают.
– Кого?
– Ну… навоз.
– Навоз – это говно! – уверенно сказал Старостин. – Говнецо… Так у нас во дворе говорят.
– Это я и без тебя знаю.
– Ну?
– А как его заготавливают?
– Не знаю… – тут Старостин задумался. – Ты сдавал анализ кала перед первым сентябрем?
– Сдавал.
– Наверное, так же и в колхозе. Сидят на унитазах целыми днями летом. Не все, конечно. А только специальные люди. Жирные. Вроде нашей Степановны. Сидят и какают. Только воду не спускают. Потом у каждого собирается целая коробка. Они ее вываливают в общую кучу, и на самосвал…
Пока я слушал Старостина, воображение рисовало мне очень странное зрелище сидящих в ряд на унитазах колхозников со спущенными штанами. Эта картина мне показалась сомнительной. Колхозы (нам об этом говорили) – это флагманы коммунизма. И сидеть на горшке целый день – это неправильно, не по-ленински. Я решил поделиться своими сомнениями со Старостиным.
– Мишка?
– Ну что?
– А чего это Петренко про животных сказал? Что это они дают навоз.
– Петренко – дурак! – разозлился Старостин. – Ну как животные могут что-то давать? У них ведь рук нет, и они глупые.
В таком духе Старостин просвещал меня весь следующий год. Пролетел второй класс. Третий. Нас приняли в пионеры. Начался четвертый.
Как-то на перемене Миша отозвал меня в сторону. Я с неохотой подошел. К тому времени он стал мне немного надоедать. Я не знаю, почему. У него появились какие-то новые друзья во дворе. Миша мне о них постоянно рассказывал, и мне было очень скучно. Кроме того, Миша стал общаться с другими одноклассниками. Пытался их просвещать на свой лад, чего делать, конечно, не следовало.
– Чего звал? – спросил я его.
Оглянувшись по сторонам, Миша полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда стопку черно-белых фотографий, небольших по размеру.
– Зырь сюда!
На первой фотографии я увидел улыбающуюся голую женщину. На следующей – еще одну. На других оказались и женщины, и мужчины, тоже совсем голые. Они обнимались, стояли, сидели, лежали в разных позах. У всех были радостные лица.
Фотографии не произвели на меня особого впечатления. У нас дома было много толстых альбомов с репродукциями, на которых попадались голые люди. В основном почему-то женщины. И еще в Эрмитаже мне показывали статуи древнегреческих богов, богинь и героев, изображенных абсолютно голыми. Я тогда спросил взрослых, почему в древней Греции все так ходили. И мне объяснили, что в Древней Греции
