как в обстоятельствах игры, где смерть и развлечение означают примерно одно и то же, а желаемое может достигаться так же неуловимо и естественно, как смерть заглядывает в окно дома той или иной семьи. Иными словами, похоронив родителей, я поверил в свои силы, хотя ещё толком не знал, чего хочу. И я сосредоточился на учёбе в университете.
За это время у меня было несколько мужчин – все гораздо старше меня: водитель фуры из Дагестана (у него в фуре, там ещё перегородка над спальным местом была обклеена цветными распечатками картинок яой и сётакон), затем русский из Санкт-Петербурга – воротила винного бизнеса (вывозил меня на природу на арендованной для своей командировки машине). Был ещё тридцатипятилетний азербайджанец-механик из автосервиса. Помню, как он упорно склонял меня действовать без презерватива, но я не сдавал позиций, исповедуя защищённый секс. Знакомились в интернете, и всегда я был в пассивной роли, полностью растворяясь в своих любовниках. Эти опыты приводили меня в восторг, я открывал мужиков, как мореплаватель острова. Я был на коне. Я знал, что хорош собой: фигура, красивый нос, чистая кожа, глаза с длинными ресницами. При виде нового мужика, который не брезговал парнями, сладкий зуд сводил мои ягодицы и бежали мурашки по спине. Пробовал с женщинами, но неудачно. То у меня не вставал, то часами не мог кончить, а когда кончал, чувствовал отвращение. Казалось, в этот момент женщины крадут мою сперму, мою личность, мою судьбу. В глубине души мне всегда нравились девочки возраста шекспировской Джульетты, но где ж таких взять? И в основном у меня были, конечно, взрослые русские женщины, самые доступные женщины из всех женщин мира. Но это был недолгий период, и женщины окончательно перестали меня интересовать.
Меня влекла иная сила. Я чувствовал, что в крови, наполнявшей член Ашота Азарапетовича, были растворены судьбы всех армянских царей, начиная от самой первой обезьяны, осознавшей себя хозяином, которая трахала и била палкой всё, что дышит, включая других будущих царей, патриархов и судей; это существо жадно втягивало широкими ноздрями дым благовоний, воскуренных ради его славы и хорошего настроения, оно живёт с тех пор, как первые выплески алой магмы сформировали хребты Кавказских гор.
Я был консервным ножом, который вспарывал мужиков, как банки с деликатесами. Я мог выжать мужика, как лимон. Один сорокалетний русский толстяк в меня даже влюбился. Он был милым, с рыжей бородой, выглядел так, будто вылеплен из белого шоколада, с маленьким но, не побоюсь этого слова, дерзким членом. Толстяк приехал из Краснодара только чтобы встретиться со мной – и на следующий день после бурной ночки предложил мне уехать с ним в Краснодар, но в мои планы не входило ни обзавестись постоянным партнёром, ни пополнить ряды краснодарских педерастов, от которых я отличался так же, как горный манул отличается от стада козлов.
В университете я ни к кому не клеился, поддерживал имидж обычного парня, чтобы не было проблем; как говорят грузины, «легче потушить искру, чем пытаться тушить пожар».
