да выпей за мое здравие.
– С охотою. Да только тут вот какая закавыка образовалась… – Опричник кинул на меня быстрый взгляд.
– Что еще? – недовольно скривился Вишневецкий.
– Хотел бы просить сего дворянина, – он кивнул в мою сторону, – при особе вашей состоящего, со мной отпустить.
– Отчего вдруг? – нахмурившись, бросил князь.
– Я бы хотел о том наедине сказать.
– Ступай, – чуть помедлив, скомандовал запорожский гетман.
Я направился к выходу. У двери в ожидании приказа караулил дворецкий. Сквозь небольшую оставленную им щель доносились звуки голосов.
– …по исчезновении сего астролога и сам он, и ближние его, кои причастны быть могут к злодеянию, повинны…
Дальнейшее расслышать не удалось. Подступивший ко мне вплотную Гонта, набычившись и яростно жестикулируя, заговорил с угрозой:
– Шо замер, ирод заморский? Ступай себе. Иди, иди.
Я тут же залопотал по-немецки и, пользуясь языком жестов, начал объяснять, что с места не сойду без своей шкатулки.
– …оных выдать головой, – донеслась из-за двери резкая, словно удар бича, фраза Штадена.
– Со мной к царю прибудет, то мое дело, – отрезал Вишневецкий. – Эй, где ты там? Ворочайся.
Я провел в компании Вишневецкого еще часа два, в деталях и подробностях рассказывая ему о своих похождениях и странствиях, передавая сплетни императорского двора и повествуя о невероятных охотничьих успехах графа Миколаша Эстергази. Когда же наконец любопытство моего собеседника было удовлетворено, он отпустил меня, сообщив, что «утро вечера мудренее». Эта присказка всегда вызывала у меня глубокое недоумение. По роду службы проведя в разных эпохах России немало времени, я так и не увидел ни единого местного жителя, у которого бы утро сопровождалось большей ясностью ума, нежели вечер.
Но, как бы то ни было, я вышел во двор, спеша отыскать Лиса. Оставив меня, как обычно, общаться с князьями, Сергей без промедления затеял то, что в его лексиконе именовалось «винно-водочной дипломатией». И много в том преуспел. Я застал напарника у одной из бочек, когда он, хлебая вино из одной братины с Гонтой, норовил обменяться с ним крестами. Резкий окрик на канале связи несколько привел его в чувство. Однако появление «немчины» перед туманными взорами казачьей вольницы стоило мне изрядной чары зелена вина, поднятой Лисом «за мир и дружбу между народами, и шоб сдохли все гадюки, шо не с нами». Выпитое тут же ударило в голову, и без того раскалывающуюся после меткого попадания чьего-то кистеня по шлему во время схватки на пароме.
– Слаб пить немчина, – подытожил Гонта уже без прежней злобы, когда я, как мой соотечественник Гарри Поттер, отправился спать в каморку под лестницей.
Неведомо, который был час, когда внезапно появившийся в дощатом топчане сучок, продавив набитый соломой тюфяк, больно впился мне под ребра. Я попытался изменить позу, но не тут-то было. Сучок образовался
