продовольственным запасам пятнадцать ящиков пива. Кроме того, я запасся достаточным количеством формалина – в нем, как подтвердит любой препаратор, ткани мертвых животных сохраняются ничуть не хуже, чем в чистом спирте.
3
Счастливо оставаться
В последних числах мая мне наконец удалось выбраться из осточертевшего Черчилля. Перед этим в течение трех суток бушевала пурга; на третий день, когда слепящие снежные шквалы свели видимость к нулю, над самой крышей отеля проревели моторы. Самолет плюхнулся на лед ближнего озерка. Ветер едва не понес его дальше, но несколько человек, сидевших в пивном баре, в том числе и я, успели вовремя выскочить и ухватиться за крылья.
Это была донельзя изношенная двухмоторная учебная машина образца 1938 года, отработавшая все мыслимые сроки и в конце концов списанная военным ведомством. Теперь эта развалина ожила в руках бывшего английского военного летчика, долговязого малого с ввалившимися глазами, одержимого манией открыть собственную авиалинию на севере Канады. Пилот вылез из своей скрипучей колымаги, которую мы с трудом удерживали на месте, и, сняв длиннющий светло-вишневый шелковый шарф, которым он обматывал лицо, представился. По его словам, он летел из Йеллоунайфа, что находится в тысяче с лишним километров к северо-западу отсюда, в Пас.
– Ведь это Пас? – с надеждой спросил он.
Мы деликатно намекнули ему, что Пас лежит приблизительно в шестистах километрах к юго-западу. Однако такая неожиданность ничуть не обескуражила летчика.
– А, ладно – любой добрый старый порт хорош в шторм, – весело сказал он и в сопровождении своего медлительного бортмеханика направился вместе с нами в пивной зал.
За кружкой пива я горько пожаловался ему на свои невзгоды.
– Пустяки, – заявил летчик, внимательно выслушав меня, – завтра же заправим старичка и доставим вас куда душе угодно. Скажем, на северо-запад. Это лучший курс для нас. На других румбах компасу нельзя доверять. Полетим быстро и низко. Найдем кучу волков, тогда – на посадку, и счастливо оставаться!
Он оказался хозяином своего слова. Правда, в ближайшие три дня улететь не удалось – во-первых, из-за очень низкой облачности, во-вторых, самолет, поставленный на лыжи, сильно «хромал» – протекал правый цилиндр гидравлического амортизатора шасси. С погодой мы, разумеется, ничего не могли поделать, но цилиндр-то можно заставить работать. Бортмеханик решил накачать его тюленьим жиром. Честно говоря, тек он по-прежнему, но все же в течение двадцати минут самолет стоял прямо, пока не валился на бок, как подстреленная утка.
На четвертый день собрались в путь. Самолет мог поднять лишь небольшой груз, и мне пришлось пожертвовать частью поклажи, в том числе никому не нужной ванной-каноэ. Вместо нее удалось выменять за галлон спирта брезентовую лодку, находившуюся в приличном состоянии. Пилот уверял, что сможет ее
