сняла с крючка пальто.
– Сегодня прекрасная погода, – заметил, приблизившись к Памеле, один из вновь прибывших молодых людей. Долговязый и нескладный, он глядел на мир сквозь толстые стекла очков. Парня звали Родни, в Блетчли-Парк его сманили не то из Оксфорда, не то из Кембриджа. – Тебе повезло, хоть нагуляешься вволю. После обеда, говорят, будут играть в лапту. Если, конечно, тебе нравится лапта. Я-то, к сожалению, в ней ничего не смыслю. А вечером устраивают танцы, но ты уже, наверное, будешь на работе? – Он замолчал и пригладил дрожавшей рукой непослушные волосы. – Ты не хотела бы сходить со мной в кино? Как-нибудь, когда у тебя выдастся свободный вечерок?
– Благодарю за приглашение, Родни, – ответила она, – но, если честно, в свободные вечера я стараюсь пораньше лечь спать.
– И правда, у тебя круги под глазами, – с привычной бесцеремонностью согласился он. – Ночные смены страшно выматывают, да? Но все это на общее благо. Во всяком случае, хотелось бы верить.
– Хотелось бы верить, – повторила она. – Жаль, что перемен к лучшему так и нет. Я имею в виду, на фронте. Сплошь плохие новости, да еще и бедняг-лондонцев бомбят еженощно. Сколько мы еще продержимся, как думаешь?
– Сколько понадобится, вот и все, – сказал Родни просто.
Памела проводила его восторженным взглядом. Вот она, опора Великобритании в эти тяжелые времена. На вид – тощий нескладный книжный червь, но готов трудиться не покладая рук, пока Гитлер не будет разбит. Садясь на велосипед, чтобы отправиться в город, она пристыдила себя за уныние и пессимизм.
Пансион миссис Энвистл, где квартировала Памела, находился неподалеку от станции, и по пути она услышала свист паровоза, подъезжавшего к перрону. Видели бы мои родители, где я сейчас живу, грустно улыбнулась Памела. Впрочем, они даже не знали, где именно она работает и чем занимается. Согласно Обязательству о неразглашении государственной тайны, она должна была хранить всю информацию в секрете. Было нелегко убедить отца отпустить ее из дому, но все-таки ей уже исполнился двадцать один год, она была совершеннолетней и выезжала в свет; запретить ей он не имел права. И поэтому, когда она сказала: «Я хочу как-то помочь, Па. Ты ведь говорил, что наш долг – подавать пример, вот я и подаю», он со скрипом согласился.
Памела слезла с велосипеда и покатила его по мостовой. Ее мутило от голода и усталости, однако же при мысли о завтраке девушка печально вздохнула. Что ждет ее сегодня – серая овсянка с комками? Хлеб, пожаренный на жире, оставшемся от воскресного бараньего жаркого? Если повезет, тосты с полупрозрачным слоем маргарина и водянистым апельсиновым джемом. Она поневоле вспомнила завтраки в Фарли: жареные почки, бекон, кеджери[10], яичница-болтунья… Сколько еще времени пройдет, прежде чем ей доведется побывать дома? Но если поехать домой, как заставить себя вернуться сюда?
У железнодорожной станции стоял газетный киоск. В глаза Памеле бросился заголовок: «Герой вернулся домой». Она посмотрела на верхнюю газету в стопке. Бумагу, по военному времени, экономили, шрифт становился
Горячее блюдо англо-индийской кухни, состоящее из вареного риса с копченой рыбой, вареными яйцами и специями.
