Его глубины больше походили на лес, а террасу над Днепром горожане почитали проклятым местом. О ней ходили мрачные легенды.
«В Царский сад с его пышными клумбами…» – задрожала строка.
«О чем думал автор статьи?» – хмыкнула Маша.
Зимой 1894 – 1895, которую семья Горенко провела в Киеве, здесь, конечно же, не было никаких клумб.
Не было их и летом…
И как раз в 1894 году геолог Тутковский описывал глубину бесплатного сада словами, какими живописуют обычно Лысые Горы:
«Терраса эта имеет очень дикий и неприветливый вид; она вся покрыта бесформенными буграми, между которыми приютились кое-где невысыхающие топкие болотца…»
Причем темнота сих садовых легенд оказалась более живучей, чем царская и воспоследовавшая советская власть – как бы не именовали сад – Царским, Пролетарским, Первомайским иль Мариинским, – от века и по сей день террасу с «Зеленым театром» киевляне считали шестой, неофициальной Лысой Горой.
Но Миша Булгаков любил этот сад!
И описывал его иначе.
И нынче, по случаю Святок, в нижней, обжитой, части Царского сада народа было много. И там и тут крутились торговцы с копеечной снедью, тетки с горячими пирожками, сбитенщики с напитками «для сугреву».
Оживленная, праздничная – гуляющая публика казалась списанной с рождественской открытки.
Маша положила глаза на красивую даму – дама казалась кукольной, до того была хороша! Белая шубка, белая муфточка, украшенная «бахромой» из помпончиков. К ее меховой, выгнутой полумесяцем шапочке был приколот букет искусственных ландышей.
«Хватит глазеть. Ты пришла ради Анны!» – одернула Киевица Машу-историка.
Две уже порядком замерзшие девочки уныло брели по зимней дорожке.
Старшая и младшая.
«Кто из них Анна Ахматова?»
Маша и Мир шли следом, – кавалер галантно нес пальцы спутницы в локте своей руки.
Впереди плыли два одинаковых капора – они не видели лиц. Маша невольно отметила великолепную осанку старшей – в свои пять-шесть лет барышня честно держала спину.
«В Киеве Анна впервые побывала в пятилетнем…»
«Старшая – Анна!»
– Ой, – вскликнула старшая. – Брошка.
Присев на корточки, она поковырялась в снегу. Выпрямилась, рассматривая находку.
На ветвь черного дерева сел черный ворон.
– Это Лира, – объяснила воспитаннице подоспевшая бонна. – Возможно, Анна, вы станете поэтом.
– Поэтом?
Машины глаза забеспокоились – точно в такого ворона превращался, при надобности, бывший обертихой женского пола Киевский Демон!
Но и без Демона «точно таких» ворон в Киеве водилось в избытке.
– Поэты пишут стихи, – сказала бонна.
– А-а-а. – Девочка смотрела на свою, не видимую для Маши ладонь. –
