не тем оружием, было глупо. Вместе с Паустовским204 и другими писателями я присоединился к письму (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 416).
«Пастернак будто бы отказался подписать письмо Сартру и еще что-то брякнул. Но, может быть, это уже легенды», – 13 декабря записывает в дневник Александр Гладков (цит. по: М. Михеев. С. 371)205.
Здесь же (с. 2–3) двухподвальная статья Б. Платонова «Реальные герои и литературные схемы» – сдержанно-критическая (в полемике с Львом Славиным, Вс. Ивановым и другими) оценка романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым».
Из письма Евгении Гинзбург Василию Аксенову:
Я работаю сейчас так много, что даже свыше сил. Дело в том, что в результате отчетно-выборного собрания я оказалась секретарем нашей партийной организации. Обстановка так сложилась, что отказаться было нельзя. И вот сейчас, после двадцатилетнего перерыва, приходится заново привыкать, хоть и не к очень масштабной, но все же партийной работе. <…> Одним словом, энергично «фукцирую». Выбрали меня и делегатом на городскую партийную конференцию (В. Аксенов. «Ловите голубиную почту…». С. 55).
До широкого распространения в самиздате книги Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» оставалось чуть более десяти лет.
25 ноября. В Переделкине умер Александр Петрович Довженко (род. в 1894).
Не позднее 26 ноября. В ЦДРИ открыта выставка Аристарха Лентулова.
Из дневника Сергея Дмитриева:
Не будь революции и «дикого поля» господства «социалистического реализма» с подавлением всего прочего в живописи, Лентулов мог бы, возможно, выработаться в крупного художника той русской празднично-декоративной и земной живописи первой половины XX в., которая так щедро расцветала в творчестве Грабаря, Юона, Кустодиева, Судейкина, Ларионова, Кончаловского, Рериха, Куприна, Петрова-Водкина, Гончарова206. Но все это направление было смято и растоптано. Картины рассеяны, художники забыты. В национальной галерее – Третьяковской – пустота, провал от передвижников до наших дней в лице Соколова-Скаля, А. Герасимова и прочих холстомазов (Отечественная история. 2000. № 2. С. 150).
26 ноября. Подписан к печати второй сборник «Литературная Москва»207. В его составе главы из романа «Последний из удэге» и «Записные книжки» А. Фадеева, роман «Поиски и надежды» В. Каверина, драма «Сонет Петрарки» Н. Погодина, «Деревенский дневник» Ефима Дороша, рассказы «Хазарский орнамент», и «Свет в окне» Ю. Нагибина, «Поездка на родину» Н. Жданова, «Рассказы о зверях и птицах» Бориса Ямпольского, «Рычаги» А. Яшина208 стихи Вл. Соколова, А. Суркова, Ю. Нейман, С. Маршака, С. Кирсанова, Н. Заболоцкого, Н. Тихонова, Я. Акима, С. Михалкова, М. Цветаевой, статьи «Реализм современной драмы» М. Щеглова209, «Поэзия Марины Цветаевой» И. Эренбурга, «Рабочий
Ошибка памяти: К. Паустовский подписал предыдущее письмо от 22 ноября.
Видимо, не только легенды. Ирина Емельянова вспоминает, как в Потаповский переулок, где жила Ольга Ивинская, «<…> явился неожиданный гость. <…> Это был В. Рудный, литератор, член редколлегии гонимого альманаха „Литературная Москва“» с просьбою уговорить Пастернака поставить свою подпись под текстом «<…> обращения советских писателей к писателям Венгрии, появившемся на другое утро в газетах».
Вместе с Ивинской Рудный отправился в Переделкино, но «увы, план не осуществился. <…> Когда требовалось, Б. Л., надо сказать, умел быть резким, „жестоким“, как говорила мама. И мне до сих пор очень интересно, как, какими словами он выпроводил делегата? Для него, в отличие от меня, здесь не было даже поводов для размышлений» (
Описка. Имеется в виду Наталья Гончарова.
«<…> Спасибо за драгоценный подарок, – 17 января 1957 г. благодарит Л. Пантелеев Лидию Чуковскую. – Читаю второй выпуск „Литературной Москвы“ – как чистую воду пью. Читаю с каким-то трепетным (простите) ощущением, что являюсь свидетелем очень большого события. А ведь выход этих книг – действительно, событие. Обе они войдут в историю нашей литературы – или как предвестие нового подъема ее, или, в худшем (к сожалению, очень и очень возможном) случае, как короткий просвет, „светлый луч в темном царстве“» (
В. Каверин приводит в воспоминаниях слова Александра Яшина: «Два года тому назад я послал этот рассказ в „Новый мир“. Кривицкий вызвал меня и сказал: „Ты, – говорит, – возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше“. Я спрашиваю: „почему?“ – а он отвечает: „Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены“» (
Надо отметить, что само возникновение этого рассказа в творческой биографии А. Яшина, известного ранее по преимуществу своей сталинистской поэмой «Алена Фомина», стало для читателей большой неожиданностью. Появилась даже эпиграмма:
«Воистину, велик и значителен рассказ Яшина „Рычаги“, – 15 июня 1957 г., т. е. уже после „проработки“, записывает в дневник Сергей Дмитриев. – Значителен и велик не как явление художественно-литературное, а как явление самостоятельного движения мысли. Автор, вероятно, и не подозревает, какую страшную и всем известную правду, всеми замалчиваемую правду, он выговорил, выразил. С авторами так бывает» (Отечественная история. 2000. № 3. С. 155).
«Автор „Рычагов“ навсегда останется в русской литературе, те рычаги кое-что повернули», – сказано в письме, которое Александр Солженицын 11 июля 1968 г. написал в коридоре перед больничной палатой, где в этот день умирал Яшин («Пусть Наступающий не будет слишком злым!». С. 246). («За Андангой райские земли…»).
Принимая эту статью к печати, Эммануил Казакевич написал Марку Щеглову:
«При чтении я испытывал чувство восхищения, давно уже не испытанное мной над критическими статьями. Думаю, что в Вашем лице наша советская литература – может быть, впервые – приобретает выдающегося критика» (
