вес, сильно менялся в настроениях…
– Так, то ж не отравление, а…
Граф сжал локоть маркиза, давая понять, что он не закончил изложение фактов. Де Конн понятливо замолк.
– Ясное дело, граф умер от сифилиса, но каково было бы его семье узнать об этом? Я уже не говорю об обществе…
– Ну да, естественно… – маркиз вытянул нижнюю челюсть так, что по его лицу пробежали глубокие вертикальные складки. – Кто еще знает об этом?
– Только врач, князь, я и вы… Как управляющему имением князя, полагаю, вам нужно знать о жизни хозяев.
– Очень признателен. У князя есть общие дети с нынешней женой?
– Нет. Так что будьте настороже, Авад Шаклович, эта купчиха вам неполноценный товар попытается впихнуть. Хотя Алена недурна, очень даже недурна. Но деревня, мой друг! Тоска, дикие нравы и суеверия!
– Суеверия?
– И какие! Здесь верят в заложных покойников и всякую навь и, представьте себе, обвешивают потолки чесноком! Такая вонь!
Оба негромко засмеялись.
На стороне молодой графини начинало зарождаться беспокойство.
– Похоже, наша вольная жизнь подходит к концу, – произнесла одна из подружек Алены, графиня Хилкова, тучная дева в широком платье из муслина. – Они явно говорят о вас, сударыня, маркиз трижды бросил взгляд в вашу сторону.
Лицо Алены помрачнело. Она поднялась и через зал направилась прямо к гостю. Те замолкли и выпрямились. Граф Саблинский представил гостя молодой хозяйке.
– Маркиз, – улыбнулась та, делая реверанс, – ваше сиятельство.
Де Конн поклонился.
– Мадемуазель… – томно протянул он с искренностью художника, увидевшего пред собой статую богини. Жестом, достойным особы королевской крови, коснулся губами пальчиков ее протянутой руки, произнес несколько восхищенных фраз на французском и добавил по-русски: – Весьма польщен! Ничего сверх нормы установленного поведения, деликатно и неизмеримо тонко. Алена порозовела и приняла предложение маркиза взять его под руку.
– Надолго ли вы к нам, Авад Шаклович?
– Это зависит от здоровья князя Камышева, сударыня, – при этих словах Алена опустила голову: значит, гость был поверенным деда. – Простите, если я вас огорчил.
– О нет, что вы! – девушка грустно улыбнулась.
Как она поняла, маркиз извинялся, что ранил ее чувства, напомнив о печальном состоянии дедушки. Несмотря на то, что огорчало ее нечто иное, графиня приняла вид монашеского повиновения немилосердной судьбе:
– Все мы подвластны воле божьей!
– Как вы правы, сударыня! – отозвался де Конн, странно ухмыльнувшись. – Но я слышал о салоне, который ваша милость содержит. Вас не давит печаль!
– Не желаете ли вы посетить его? – тут же оживилась графиня. – Салон собирается вечерами по пятницам. Я буду очень рада вашему согласию.
– Обязательно
