это сложно? – парировал Саня.
– Шиповалов, ты как стал начальником, сильно отдалился от народа, – усмехнулась Настя.
В некотором роде это было правдой. Работая дознавателем, а потом следователем, Саня любил в своей работе именно это: общение с людьми. И к каждому он находил свой подход. А став начальником полтора года назад, что, кстати, было очень большим удивлением для всех, ведь многие пророчили на место Федотыча Архипова, Саня осел на кресло и едва ли не заперся в своем кабинете. Конечно, на наше РУВД в то время очень многое свалилось. По большему счету основным было, конечно, обвинение Федотыча в организации преступной группы и его арест, вкупе с Семенчуком и еще несколькими старыми сотрудниками. И только благодаря колоссальным усилиям как раз именно Сани наше РУВД не расформировали. Часть старого состава осталось, вернулся я, по протекции Сашки на должность следователя. И мы смогли продолжить жить. Только вот Сашка утратил веру в человечество. Даже на какой-то период шутить перестал.
Но сейчас… Сейчас Саня уже вполне оправился от свалившейся на него ответственности и практически стал вновь тем самым балагуром и шутником, которого любило все наше РУВД. Только с одним маленьким отличием – теперь он был начальником…
– И все-таки скажите мне, дамы, почему это сложно? Или вы брезгуете бомжами? – спросил Саня.
– Сейчас все бомжи нашего города ходят под Валькой Кривым, – ответил я вместо девушек. – А этот ушлепок не особо горит желанием общаться с господами полицейскими…
– А кто в этом виноват? – усмехнулся Саня.
– Не я, это уж точно! – возразил я.
– Давай я тебе напомню… Цитирую: «Этот, ваш контуженный, Томин, кажется!» И это из материалов допроса Кривого, так что не отмажешься, – произнес Саня.
– Мало ли у нас контуженных, – ворчливым тоном отозвался я.
– Насколько помню, пока только один, – улыбнулась Наташа. – Еще скажи, что у нас тут Томиных много…
– И ты, Брут! – воскликнул я и по-ребячески отвернулся от товарищей. Даже сделал вид, что надулся.
Вообще-то, они правду говорят. Даже Валька Кривой. Я и правда контуженный. Что не делает мне чести в том, как именно я допрашивал того же Кривого. Его взял наряд на попытке ограбить газетный ларек. По сути, попыткой там и не пахло вовсе. Он едва успел разбить окно, когда рядом с ним нарисовались двое патрульных. Так что дело все могло закончиться хулиганкой, если бы Кривой внезапно не пошел в отказ. И он настолько меня тогда этим задолбал, что у меня не было другого выхода, как просто хорошенько ему объяснить. Без единого сказанного слова. В полном молчании. И тогда он запел, как соловей. Еще бы немного, и в убийстве Кеннеди сознался, да только опомнился.
Вот такое у нас с Кривым нехорошее знакомство вышло. Так что он не зря меня контуженным называет. Я такой и есть. То ли от того, что тогда, в самом своем первом серьезном деле, у меня пистолет взорвался в руке, то ли от общей несправедливости
