встает, подходит к борту, некоторое время следит за змеящимися на водах отражениями звезд, затем спускается к себе в каюту, зажигает светильник, пишет.
На следующее утро, после ночного бдения Месу, Итро получает от него текст на папирусе, которого еще не касались вечно влажные от жира и пота руки ищеек, ибо местами даже чернила не просохли.
«После звездной беседы я всю ночь думал о чуде равновесия и неравновесия. Последнее, может быть, не менее, если не более важно для мира. Я подолгу следил за тем, как пресные воды Нила вливаются в соленые Великого моря. На зыбкой линии или грани этого неравновесия между соленым и пресным, горячим и холодным, медленной ширью и быстрым падением вод рождается не только новая струя, поток, течение, а вообще расцветает жизнь.
Я пытался уловить момент рождения воронки, начертить эту суживающуюся спираль, которая как бы ввинчивается вглубь. В живой форме этой воронки своя гармония, но, может быть, иного мира.
Это мучит меня, но с момента лишившего меня речи тяжкого косноязычия я интуитивно чувствую ось такой воронки и другой, которая схлестывается с первой, срезает ее или мягко вворачивается в нее.
Я думаю, что благодаря этому чувству оси равновесия я так устойчив на колеснице, когда в гоне по кочкам она даже встает на одно колесо».
«Только этого не хватало, – думает Итро, – оказаться с этим безумцем на колеснице, вставшей дыбом».
На самом деле Месу довольно бойко, но осторожно ведет колесницу вверх по скальной дороге, более похожей на редко посещаемую тропу. Совсем отстав, примостившись на двухместной колеснице втроем, боясь оступиться с каждым лошадиным шагом, с трудом справляющие колесничье дело и на ровном поле, ползут сзади охранники. Они так и застрянут на полдороге, то ли ось у них сломается, то ли лошадь ногу подвернет, и вольно будет говорить Итро с Месу на жарких этих высотах, удалившись вверх по течению от порога в то место, где воды спокойны и гладки, текут себе, как бы и не подозревая, какое крушение и провал их коварно поджидает.
– Косноязычие изводит и унижает. Но общение при помощи письма не менее опасно. Не оттого, что запись – всегда улика, хотя и это не стоит сбрасывать со счета.
Дело в том, что даже боги и демоны не обязаны знать сокровенную тайну души, в которой скрыта сама суть существования человека. Вспомни: повелитель миров, отец твой и дед, пишет редко и только под диктовку самого бога Амона-Ра. Знай же, предавать папирусу следует лишь то, что выношено всей твоей сутью, взвешено на весах души, способно к лучшему изменить пути мира и жизни.
Давно сам Итро не ощущал такого чувства раскованности и внутренней свободы и за это благодарен Месу. Более того, мгновениями собственные слова кажутся ему какими-то блеклыми и незначительными, стоит вспомнить тексты, начертанные рукой этого молодого человека, который, не отрывая глаз от гладко текущих вод, медленно ведет своих лошадок под уздцы обратно, в сторону порога.
