сердешный, там, – сказал Богдан, который сидел сбоку: ему отчетливо различим был сквозь воду силуэт громадного, замершего в унылой неподвижности карпа, которого заботливая Рива в свое время приучила подъедать за батюшкой бесчисленные летящие в воду окурки.
– Я уж ему с позавчерашнего вечера стала целые кидать, – сообщила Рива. – Кушает… Но все равно скучает. Еда – едой, а общение? Бывало, папенька тут посидит, покурит вечерком с полчасика – Карпуша оттуда смотрит, губами шевелит… окурков пять-шесть схрумкает – вроде и побеседовали. А теперь… Или, может, обиделся, – продолжала она задумчиво, – вчера-то мне так жалко его стало, так жалко, что я… – девушка замялась, – уж простите, батюшка, а только целую сигару из тех, что вам в прошлом году с Кубани прислали, взяла ему и кинула. Карпуша-то ее – ам! Ан не окурок… Наверное, крепкая она ему, сигара-то…
Мокий Нилович шутливо погрозил дочери пальцем.
– Вот мы и стараемся, Богдан, на пруду чаи гонять почаще, – сказал он. – Все-таки ему повеселей.
– Понимаю, – сказал Богдан и взял бублик. – Божья тварь.
– Во-во… Так что сильно тебе сие заведение рекомендую, – вновь вернулся к прежней теме Мокий Нилович, подливая себе из чайника чаю. – И название-то какое: «Тысяча лет здоровья»!
– Да я ж не курю. И не пью. Почти…
– Я говорю тебе, Богдан, там вообще от всего лечат. Новейший центр. Живописное место на самом берегу залива, нетронутый лес по сторонам, озера. Воздух, как в горах. Высокотехнологичное оборудование последнего поколения, ничего ввозного. Правда, – Мокий Нилович усмехнулся, – слов ввозных много. Животворное общение у тамошних медиков не иначе как «витагенные контакты». А пиявколечение – как бишь… гирудотерапия!
Богдан едва не уронил чашку.
– Как-как? – в полном восторге переспросил он, сразу вспоминая завсегдатая харчевни Ябан-аги йога Гарудина. – Гарудотерапия?
– Нет, – с сожалением возразил Мокий Нилович. – Мне тоже по первости показалось, будто они от птицы Гаруды словцо выродили… Нет, это на латынский манер. Пиявицы – гируды по-ихнему.
– Вот и верь ученым, – подперев щечку кулачком, задумчиво произнесла Рива, – когда они утверждают, будто совсем даже не все языки произошли от одного, древнейшего единого…
– Но сами эти… витагенные контакты, – со вкусом повторил смешное словосочетание Великий муж, – дорогого стоят! Я с одним ечем[9] там разговорился… Желудок ему безо всяких таблеток и ножей вылечили. Просто специально дрессированную кошку здоровенную клали на живот, и он ее гладил по паре часов кряду – а она, дескать, сворачивается как-то особо ласково, греет… статическое электричество дает, наводит и снимает поля. Чудо-кошка, ей-богу! Через десять сеансов язвы как ни бывало! Да и я – посмотри. Ведь действительно с двух укусов курить перестал. Вот в эту точку и в эту… – Мокий Нилович распахнул теплый халат на смуглой волосатой груди и показал две точки под ключицами. Там виднелись уже сходящие синяки. – Нет, Богдан,
При неофициальном общении многие ордусяне, особенно коллеги, сокращали общепринятые обращения одного человека к другому до возможного минимума. Например, безупречно вежливое ордусское обращение низшего к высшему – «драгоценный преждерожденный единочаятель такой-то». В деловой обстановке, особенно если разница в чинах не слишком велика, оно редуцировалось до «драг прер еч». Основным же и наиболее общим обращением ордусян друг к другу является слово «единочаятель» – в подлиннике ван Зайчика: «тунчжи» 同志, – сокращенно: «еч».
