личинами, в чем ему немало помогала врожденная страсть к перевоплощению. В зависимости от обстоятельств он мог предстать неотразимым красавцем, стариком, бродячим торговцем и даже сурьезным гномоном с очками на носу. Хотя Орландо недолюбливал гномонов, ему все же нередко приходилось облачаться в этот нелепый наряд. Для пущей важности он приклеил себе седые усы, так что зеркало, завидев его, даже скривилось от отвращения. Велев акуле никого не впускать, он счастливо ускользнул от почитателей и журналистов, толпившихся возле здания в ожидании его выхода, и отправился на студию рекламировать таблицу умножения.
Сон седьмой
«Что же это такое?»
Всю дорогу Филипп только и делал, что думал о Ней. Ее неуловимый образ витал вокруг него; он вспоминал все обстоятельства их встречи, и на губах его блуждала улыбка, от которой на щеках выступали ямочки. А еще он вновь мог летать; он поднялся по воздуху за шляпкой незнакомки, и, странное дело, Она ничуть не удивилась. Она назначила ему свидание; при одной мысли об этом он чувствовал умиление, нежность, блаженство; он готов был обнять весь мир за то, что тот волшебным образом воплотил его сокровенную мечту. Тысячи раз он повторял про себя слова, которыми они обменялись среди ступенчатых пирамид домов, в которых никто не жил, – но во всем, что касалось Ее, он находил гармонию, потому что Ей одной принадлежало право преображать все, к чему она ни прикасалась. Несколько раз Филипп даже перешел улицу на зеленый сигнал светофора, потому что этот цвет напоминал ему о Ней, и уличный компьютер занес его в черную книгу Дромадура, где хранились списки неблагонадежных граждан. На подходе к кафе, где он обычно встречался с друзьями, Филипп вдруг сообразил, что в спешке забыл даже узнать ее имя. Душа его наполнилась горечью, но он быстро вышел из положения, рассудив, что имя у нее должно быть такое же красивое, как она сама, и, значит, самое красивое имя на свете.
«Итак, ее зовут…»
Какой-то прохожий, бодрый трехсотлетний старикашка, прегрубо отпихнул Филиппа и помчался дальше. Старичок, очевидно, бегал каждый день свои положенные пятьсот километров, чтобы механизм не ржавел; сердце, легкие, желудок и все остальное у него были искусственные. Филипп проводил его печальным взглядом.
«Может быть, Летиция. Но почему Летиция? Офелия, нет, Маргарита, нет, это имя запрещено специальным указом Дромадура из-за военных действий с цветами-мутантами, а жаль… Мадлен – Вивиана – Матильда… Ох, нет, нет, только не это!»
Он увидел, что нищие обступают его и намерены взять в заложники, чтобы требовать выкуп по всем правилам. Но в этот миг на улице показался красавец мышкетер с мышкетом, опоясанный мышеметной лентой, в углублениях которой лениво дремали мыши. Одна из них потянулась и, свирепо оскалясь, щелкнула на нищих зубами. Филипп изумился – улица тут же опустела, нищих как ветром сдуло. Ускорив шаг, он благополучно добрался до кафе «У разбитого корыта», где его ждали друзья – Ромул Лиходей, Генрих Гаргулья и Пончик Ляпсус.
