сообразно положению и заслугам автора. Что касается Мистраля, то его затрепанная коробочка имела такой вид, словно ею слишком часто пользовались прежде; и впрямь, судя по всему, 26 томов вселенской эпопеи не пошли ей впрок.
Зевая и охая, черные буквы расползлись по бумаге. Они были старые, стертые, а некоторые так совсем калеки, так что при взгляде на них просто жалость брала. Буква «ц» где-то потеряла свой хвостик, «л» горбилась так сильно, что стала походить на «м», «а» была совсем скукоженная, «п» еле-еле передвигалась на костылях из двух вопросительных знаков.
– Что вам угодно, о повелитель? – пропищала буква «р».
– «Покорители Вселенной», – ответил Мистраль. – 27-й том.
Буквы застонали, зароптали и заохали.
– Надоело! – проблеяла буква «у». Она легла поперек листа, поджала под себя хвост и свернулась калачиком.
– Это невыносимо! – поддержала ее буква «н».
– Что касается меня, – фальцетом заверещала буква «ф», – то я больше не могу! Если я еще раз услышу о покорителях, меня стошнит!
Буква «х» хихикнула.
– Я все понимаю, друзья мои, – смиренно сказал Мистраль. – Но мне нужны деньги.
– Опять? – сурово спросила буква «н». – Это нечестно. Когда-то мы и впрямь думали, что мы – твои друзья. А ты только и делаешь, что продаешь нас.
– Причем задешево! – взвизгнула «ф», отличавшаяся на редкость склочным характером; впрочем, она и по форме похожа на базарную бабу, которая уперлась руками в бока и изготовилась кого-то облаять. – Я так не согласна!
– Последний том, – умоляюще шепнул Мистраль. – Пожалуйста. Я даже разрешу вам убить главного героя.
– Мы уже четыре раза убивали его прежде, – пропищала буква «р». – И всякий раз по просьбам читателей нам приходилось его воскрешать.
Буква «у» уже храпела вовсю.
– Знаю, я виноват перед вами, – сказал Мистраль. – Я плохой писатель.
– Мы этого не говорили, – проворчала буква «а».
– Бывает и хуже, – поддержала ее буква «и».
– Я вовсе не это имела в виду, – раздраженно оборвала ее буква «а». – Раньше мы верили тебе. Ты подавал такие надежды…
– Я до сих пор их подаю, – заметил Мистраль.
– А теперь, – не слушая его, продолжала буква «а», – ты стал одним из сотен писателей, которых даже не помнят по имени, потому что их книги до отвращения похожи на тысячи других книг. И в том, что ты пишешь, нет тебя, есть только набор ремесленных, штампованных, никчемных…
Видеофон заверещал так, словно его резали.
Мистраль дернул щекой и нажал на кнопку, чувствуя в душе облегчение оттого, что может без ущерба для себя прервать этот бессмысленный, ненужный и в высшей степени неприятный разговор.
– Да!
На экране появилась улыбающаяся рожа
