гадости… Почему снег серый? – тоскливо спросил он внезапно.
– Но он белый, – удивился компьютер.
– Нет, белое – это ее платье. К черту снег. Я счастлив потому, что танцевал с Матильдой, и потому, что она чудесная, и потому… потому… Пусть будет ясная погода.
Небо очистилось. Огромное, исчерна-лиловое искусственное солнце восходило на севере, в то время как другое, желтое и радостное, клонилось к закату. Давным-давно его сияние озаряло земные дни, но с тех пор прошло много лет, и его излучение было объявлено вредным. Тогда-то и было запущено искусственное солнце; зябким белесым светом оно осветило ночь, и ночь стала днем, а то время, когда в небе стояло настоящее солнце, было объявлено ночью. Филипп почувствовал волнение.
– Матильда была в белом? – спросил компьютер.
– Нет, не Матильда. Другая девушка.
– Хорошенькая?
В голосе компьютера звучали зависть и уважение. Филипп не ответил.
Сон четвертый
Филипп жил в доме, называвшемся хрустальным дворцом – потому, что он был построен из хрусталя, и потому, что действительно походил на дворец. Кроме того, дом обладал одним необычным свойством: когда вы приближались к нему, дворец начинал звенеть и наигрывать нежнейшие мелодии. Во всем Городе это было второе по красоте здание после особняка генерала Дромадура – приземистой бетонной коробки с окнами, забранными густыми решетками. Собственно, Дромадуров дом вовсе не был красив, но считался таковым уже потому, что в нем обитал столь важный жилец. Впрочем, Филиппа ни капли не волновал ни всесильный генерал, ни его особняк. Быть может, в глубине души он даже считал, что его дом красивее, удобнее и несравненно лучше; но, даже если он так думал, свои взрывоопасные мысли он хранил при себе.
Поздно утром Филипп вышел из аэромобиля на крыше и не сразу позвал лифт. Он жил на двадцать седьмом этаже и при желании мог бы спуститься туда сам по воздуху, но за последние дни почти разучился летать. С тех пор как он объяснился с Матильдой, минул неполный месяц. «Матильда, Матильда, Матильда… Да нет, это нормально, что я больше не буду летать. Много ты знаешь людей, которые летают? (По правде говоря, единственным таким человеком был он сам, Филипп.) Или меняют погоду, потому что им так захотелось. Правда, когда у меня плохое настроение, всегда начинает лить дождь, а когда оно совсем никуда не годится, идет снег. Вообще, какой в этом толк?»
И Филипп, выбросив из головы грустные мысли, вызвал лифт и с ним ухнул вниз.
«Я женюсь на Матильде, у нас будут дети, я отращу усы, буду работать у Вуглускра и утрою бубликовый капитал. Дети вырастут, я постарею и… Я не хочу стареть. Не хочу становиться как все. Это нехорошо. Надо сходить к Пробиркину, посоветоваться, – подумал он в последний раз. – Что-то со мной неладное происходит».
При его появлении квартира сама собой осветилась; мрак, застигнутый врасплох, скользил по анфиладе комнат, и свет гнался за ним. Филипп вошел, сказал «Здравствуй» в темное и неподвижное зеркало и – замер.
На
