костер, и тут только Вадим мог разглядеть внутренность странного жилища. Со всех сторон глядели на него, разинув беззубые челюсти, человеческие черепа.
В одном углу бился черный, как смоль, слепой ворон.
Пол лачуги кишел ужами, ящерицами. Вадим едва смог подавить в себе чувство гадливости, но, взглянув на Мала, он вдруг удивился.
Перед ним был вовсе не дряхлый, сгорбленный старик. Стан кудесника выпрямился, клюка валялась далеко от него. Он казался сразу помолодевшим на много-много лет.
– Ты хотел знать свое грядущее, я покажу тебе его, не страшись только, – громко проговорил он.
Завеса грядущего
Грядущего годы таятся во мгле…
У Вадима вдруг закружилась голова от внезапно распространившегося по лачуге одуряющего запаха какой-то едкой травы. Огонь в костре разом вспыхнул. Повалил из него густой дым, который сперва тянулся по потолку, а потом, не находя себе выхода, наполнил всю лачугу. Наконец дым спустился так, что окутал собой совершенно фигуру болгарского кудесника. Теперь Вадим перестал совсем различать окружающее. Слепой ворон отчаянно захлопал крыльями, мечась из угла в угол.
Юноше показалось, что земляной пол лачужки уходит у него из-под ног и сам он проваливается в какую-то бездну. Он широко взмахнул руками, как бы ища точку опоры, и почувствовал, что схватился за чью-то горячую руку.
– Смотри, – раздался у него над самым ухом голос старого кудесника.
Точно какая-то завеса упала разом, и перед Вадимом открылась страшная картина.
Обширное поле, все сплошь устланное трупами.
Куда ни взглядывал юноша, всюду была кровь и кровь.
Видны были похожие по костюму на славян ильменские ратники. Кто обезглавлен, у кого из широких ран на груди бьет горячая кровь, некоторые только ранены; одни вздрагивают еще в предсмертной агонии, другие корчатся в страшных муках, а над полем так и реют, так и реют хищные птицы.
Вдали видно зарево разгорающегося пожара.
Что это? Местность, как будто, Вадиму очень знакомая, много-много раз виденная.
Юноша напряженно стал вглядываться в открывавшуюся перед ним картину, стараясь припомнить, где он видел ее.
Нет, такою, разоренною, опустошенною, он эту местность никогда не видел, а напротив, видел цветущею, веселою.
Вадим узнал наконец и это покрытое трупами поле, и эти останки погорелого селенья.
Это – его родные места! Вот и бесконечная гладь Ильменя чернеет сквозь просвет просеки.
Но кто же пришел на нее войной, кто выжег цветущее селение Володислава, кто усеял это поле трупами?
– Старик, старик, покажи мне виновника этого, – судорожно сжимая руку Мала, прошептал Вадим.
– Погоди, сейчас увидишь, – отвечал кудесник, – смотри внимательно, он немедленно явится пред твоими очами!
Густой клуб дыма застлал и поле, покрытое трупами, и останки
