ивают мир в свои тона.
Поэт печалится о неразделённой любви, и природа кажется ему недружелюбной, небо хмурится, а если оно вдруг в минуту печали ясное, то из него дышит пустота. Бездна.
Или радуется поэт встрече с любимой, и сразу наступает везде весна, поют соловьи и свиристели.
Я как читатель настолько привык к этому отражению души поэта в мире, что для меня даже странно иное.
А тут иное.
В стихах Вячеслава Васина и ритм, и тон устроены так, что в них будто бы всегда хорошая погода. Или почти всегда.
Жизнь моя – возьми да и рухни,
когда ты сказала мне: “нет”.
Мы встретились вновь через двадцать лет
у двери детской молочной кухни
в очереди среди пап и мам,
где чёрный снег и весенний хлам,
где я различил, как в подзорную трубу,
белую прядь на твоём лбу…
Старость, подступающая к некогда любимой женщине, ужасает героя, потому что к нему самому она подкрадывается неумолимо, но вместе с тем оглушительный апрель берет своё, и перед лицом вечной весны, что наступит обязательно, своя и чужая старость, своё и чужое неизбежное исчезновение ощущаются если не малозначительными, то не первостепенными, не единственно по крайней мере важными событиями.
Зима. Корявые дубы.
И крик нахохлившейся птицы.
И телеграфные столбы
Чернеют словно единицы.
И от мороза уж дома
Дрожат. Но стужа не напрасна:
Как настоящая – зима.
А настоящее прекрасно.
Вячеслав Васин считает мир прекрасным и неприкосновенным, и охраняет прекрасную эту неприкосновенность ото всего, в том числе и прежде всего от самого себя и своего несчастья, когда оно случается, тщательно следит за тем, чтобы нутряное осталось внутри, не выплеснулось и не отравило бы невероятную красоту мироздания.
Но такая защита мира от человеческого яда дорогой ценой покупается:
Только встал – и сразу за ворота
В даль кастильских пастбищ и садов.
Полон крови рот у Дон-Кихота
От камнями выбитых зубов.
………………………………………………………
Перебить их всех… да неохота,
А бежать – для Рыцаря позор.
Чёрт бы взял, и ну его в болото,
Этот гнусный постоялый двор!
Неплохое определение жизни – «гнусный постоялый двор». Видно, что отстаивая свою идею неприкосновенности мира, автор ох, далеко не всегда празднует победу. Между тем поэт никогда не сдается, и даже когда нет сил, шепчет:
– О, человек, люби природу
Как умирающую мать.
Таково уж авторское кредо. Откажешься от него – сам себя не найдёшь:
Иному многое нельзя —
У каждого своя стезя.
Собьёшься со своей стези,
Так изваляешься в грязи.
Лучше уж идти до конца. А как дойдёшь до конца, там уж ивесна неподалёку:
Февраль. И скатертью дорога.
Когда оркестр грянет туш,
Не торопись, постой немного
На рубеже последних стуж.
В верлибрах кредо Вячеслава Васина, конечно, неизменно, например вот в таком моностихе:
тайна радуги: смех сквозь слёзы
Или вот еще:
И уже недалеко то время,
когда прекрасным будет признаваться
всё непричастное к деятельности человека.
Другое дело, что верлибры дают возможность взглянуть на вещи шире, чем регулярный стих, не впадая при том, конечно, в разливанное прозаическое раздолье.
По большому счету верлибры Вячеслава Васина не нуждаются в предисловии, кроме, пожалуй, предостережения не путать их со стилизациями японских трёхстиший, которых так много встречается теперь всюду. И трудно не путать, прочитав, например, вот что:
Плюхнулась в воду лягушка
На тысячу брызг
Луна раскололась
Любой увидит здесь почти полное сходство с Басё в переводе Марковой:
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.
И увидит неправильно. Для Басё пруд и лягушка соотносятся как время и вечность, он пишет картину мира.
Для Вячеслава Васина любой его верлибр,
