жене
Васиной Антонине Евгеньевне
посвящаю
Дни любви
«Пышный орешник…»
Пышный орешник.
Тишь и покой.
Дрозд-пересмешник,
Песенку спой!
Песня – чужая?
Что ж, всё равно:
Музыкой мая
Сердце полно,
Радостью дышит,
Рвётся, звенит.
Автор услышит? —
Ах, извинит…
«Тёплый вечер в пятьдесят шестом…»
Тёплый вечер в пятьдесят шестом
оживает под пером гусиным:
керосиновая лавка под мостом,
как приятно пахнет керосином!
На пороге я и мой отец,
нет… не я, а первоклассник Славка.
И большой чумазый продавец
живописно замер у прилавка.
Я сказал, держа отца за локоть,
теребя рубашку на груди,
я сказал: – Хочу у вас работать! —
он ответил важно: – Приходи! —
важно, убедительно, красиво —
чтоб моё внимание привлечь…
Обожаю запах керосина!
Уважаю искреннюю речь!
«Под шутки взрослых, на суровой нитке…»
Под шутки взрослых, на суровой нитке,
Привязанной к двери или к калитке,
Вот методы! – и варварски, и грубы —
Мне вырывали временные зубы.
А бабушка, хватаясь за живот,
Смеялась: – Всё до свадьбы заживёт!
И мальчика утешить подходила.
И плакал я, и весело мне было.
Уж сорок лет как бабка умерла.
Мне зубы рвут другие доктора
Уверенно, надёжно и умело,
Но уж никто ко мне не подойдёт,
Не скажет: – Все до свадьбы заживёт.
И до меня кому какое дело?
Первая любовь
Полюбил,
Или просто привык?
Или просто гулять было не с кем?
Или просто прилип, как язык
На морозе прилип к железке…
И уже разозлился, и слёзы из глаз:
– Первый раз, и последний раз,
А теперь оторваться бы только…
И смеётся соседский Колька,
По прозванию Ловелас.
«Жизнь моя – возьми да и рухни…»
Жизнь моя – возьми да и рухни,
когда ты сказала мне: “нет”.
Мы встретились вновь через двадцать лет
у двери детской молочной кухни
в очереди среди пап и мам,
где чёрный снег и весенний хлам,
где я различил,
как в подзорную трубу,
белую прядь на твоём лбу…
Рыча, опрокинув какой-то бак,
расселся твой пёс на снегу, —
ты всё, как и прежде,
любишь собак. —
А я их терпеть не могу!
«Верить ли: нечаянная встреча…»
Верить
