сейчас в голосе промелькнула обида.
Из четверки неразлучных друзей Стрекалов добился больше остальных: владелец крупной финансовой компании, миллионер, известный в стране человек, он мог очень и очень много, но… но его друзья, самые настоящие, «родом из детства», не спешили обращаться за помощью. Яшка, которому хронически не везло в жизни, уверял, что у него «все в порядке», Корзинкин, попавший когда-то в широкую черную полосу, категорически отказался от предложения Ильи пойти работать на его фирму.
«Деньги приходят и уходят, – философски заметил тогда Лева. – Сегодня я бедствую, завтра поднимусь. А рисковать нашей дружбой не хочу. Сейчас ты для меня не господин Стрекалов, президент и благодетель, а просто Петрович, и я могу в любой момент дать тебе в глаз или обругать так, как сочту нужным. И ни за какие деньги от этого не откажусь».
Стрекалов не обиделся, помог другу другим способом, поддержал. Лева пережил полосу, нашел отличную работу, затем открыл свое дело и вот уже много лет чувствовал себя весьма и весьма уверенно. И не отказывал себе в удовольствии ругать Петровича так, как считал нужным.
А вот Яша преодолеть затянувшийся кризис не мог. Но Илье в нежелании друга получать помощь виделись совсем иные, нежели у Корзинкина, причины.
– Мне кажется, он нас обвиняет, – вздохнул Стрекалов.
– В чем?
– В том, что у нас все нормально.
– В таком случае у него началась последняя стадия деградации, – проворчал Лева. – Обвинять других в собственных проблемах – это пик лузерства.
Корзинкину не понравился ход разговора, но и спорить со Стрекаловым Лева не стал: Петрович умный, Петрович в людях разбирается, и Петрович Яшку любит.
– Он считает, что мы стали людьми другого круга, – закончил Корзинкин.
– Угу, – согласился Илья.
И оба подумали об одном: настоящая дружба «кругов» не замечает.
И еще подумали: тему надо сворачивать.
– Кстати, пора бы Очкарику появиться. – Лева бросил хищный взгляд на бутылку необыкновенного хереса. – Долго мы его ждать будем?
– Не будем, – решил Петрович. – Кто знает, чего он на пруду застрял? Может, утонул.
– Разливай, – улыбнулся Корзинкин и потянулся за бокалами.
Пруд располагался к югу от дома Стрекаловых, метрах в ста, а ведущая к нему дорожка проходила через небольшую рощицу, среди деревьев которой пряталась уютная беседка с резными деревянными колоннами и зеленой восьмиугольной крышей. Идущий быстрым шагом Волков почти проскочил мимо нее, но, услышав негромкий окрик: «Федя!», немедленно остановился, развернулся и подошел к сидящей в беседке женщине:
– Да, Валентина Сергеевна?
– Торопишься?
Мама Петровича жила отдельно. Шутила, что «дом двух хозяек не терпит», и обосновалась неподалеку, в собственном коттедже. Но выходные, разумеется, проводила у сына.
Утром она занималась с детьми, руководила играми на поляне, но к пруду, сославшись на усталость, не пошла, предпочла чтение в беседке. Теперь же, судя по всему,
