обратился к строю:
– Смотрите!
На экране планшета замелькали образы, отснятые на камеры, которые установлены в каждой комнате любого партийца младшего или среднего уровня. На них видно, как час за часом парень занимается рукоделием и насаживает стёкла бусин на проволоку, заплетая всё это дело и, в конце концов, на свет появилось что-то похожее на образ то ли собаки, то ли кошки… непонятно.
– Это прямые доказательства нарушения священного порядка децентрализованного производства в Улье №17 и солидарности между Районами, ибо мелкой продукцией занимается не наша территория и этой выходкой он попрал и порядок, и солидарность.
– Но он же должен был как-то достать эти вещи доля труда, – высказался кто-то из строя, – у меня нет ни проволоки, ни бусин. Откуда они у него?
– Спёр, – басовито ответил Лир, устремив взгляд в свой планшет, – с завода.
– Тогда мы его будем судить и за кражу?
– О-у, мелкое хищение народной собственности меркнет по сравнению с тем, что он посягнул на идейную основу нашего общества. – Заголосил Милош. – Он уподобил себя классу мелких рабочих, а значит, попрал и бесклассовые основы наши.
– Кхе-кхе, – прокашлялся парнишка, зажатый подошвой тяжёлого ботинка, – я-я-я ни-ничего не крал… э-э-это му-му-мусор был.
– Но это народный мусор! – взревел Лир, подлетев к парню. – И это его украл у народа, гнида ты мелко-пролетарская! – оскорбив бедолагу мужчина плюнул ему прямо в лицо.
– Ну-у, – воззвал ко всем Милош, простерев руки к строю, – что мы с ним будем делать. Мы – суд равных, средь таких же равных, какое наказание придумает для гадины, которая решила, что не ровня нам?
Наступила гробовая тишина, и ничьи уста не желали раскалывать печать тишины, разве только гул кондиционера слышался из угла. Давиан глубоко погрузился во внутренние рассуждения и противоборства.
– Как же так можно? – тихим шёпотом для никого не слышимая летит реплика с уст юноши.
С одной стороны судить за мелкое, незначительное рукоделие – абсурд, малопонятный и не поддающийся вразумительному толкованию. Однако неожиданно для себя парень как-то обнаружил этому осуждение, обратившись к тому, что читал, и чему его обучил Форос. Он ведь преступник, раз нарушил святое правило, разрывая саму ткань коммунистического бытия, попирая основу солидарности, трактуемую как – «не производи то, что производит твой сосед», разорвал сущность вне классовости, ибо уподобил себя мелкому рабочему, осквернив руки ненародным трудом. Что тут сложного – лежи, смотри телевизор, ничего не делай, да живи в своё удовольствие, после непродолжительного четырёхчасового трудового дня, а всё остальное – массу продукции и труд сделают и выполнят машины и всё. Давиан подвёл себя к мысли, что человек перед ним действительно преступник, раз вознамерился делать то, чего нельзя и … отторгнуть властные распоряжения Партии, а если он поносит нечестивым трудом её, то и на народ ему плевать.
