офисе аукционной фирмы его сразу поняли и провели к специалисту по русскому искусству, им был потомок дворянского рода Бобринских. Русский язык он знал в совершенстве, хотя говорил с какой-то французской мелодичностью и с каким-то шармом.
Этот Бобринский сообразил, что перед ним перспективный клиент, и быстро взял его в оборот. Они уединились в шикарном кабинете для переговоров.
– Вы давно из Москвы? О, простите, мы же не познакомились. Я – Петр Сергеевич Бобринский, эксперт, ну и все прочее.
– А я – Иванов Иван Иванович.
Это был самый примитивный псевдоним. Он был шит белыми нитками, но Бобринский даже глазом не моргнул. Если человек не хочет раскрываться, то это его право. Франция – свободная страна!
– Итак, Иван Иванович, что вы хотите нам предложить? Вы намекнули, что у вас что-то ценное.
– Да, очень ценное. Я спрашивал в Москве, консультировался у специалиста, это уникальная вещь!
– И что же это такое? Вы меня заинтриговали. Показывайте скорей!
– Показать могу только фотографии, смотрите, Петр Сергеевич! Это чистый Фаберже.
Фотографии были отличного качества. Они передавали все детали шедевра, и Бобринский почти не сомневался, что это тот самый пудель из легендарной псарни Степана Собакина. Крупным планом фотограф взял клейма фирмы придворного ювелира Карла Фаберже. Петр Сергеевич присмотрелся. Он наизусть знал эти печати со всеми их дефектами и накладками.
– Да, похоже, что это подлинник! Хотя, надо держать в руках саму вещь. Сейчас и фальшивки делают изумительно.
– Это, Петр Сергеевич, подлинник. Уверяю вас! Это получено из первых рук.
– Верю! Как только получу от вас шедевр, то сразу готов оформлять договор на аукцион.
– А по какой стартовой цене?
– Думаю, что где-то около миллиона долларов, но я помню, что по слухам собак было десять. Если выставлять всю коллекцию, то я бы начал с двадцати миллионов.
– И это стартовая цена?
– Естественно! А при торгах сумма может возрасти в два или в три раза. Вот так, дорогой мой, Иван Иванович.
Бобринский волновался не меньше посетителя. Он сам, и его отец родились во Франции. Они считали себя французами, но лишь по паспорту. Как добропорядочные граждане они честно служили и были приписаны к комиссариату на улице Анжу.
Но их душа навсегда прописалась в другом месте. В том, где Пушкин, Глинка, Гоголь, Репин, Блок.
Еще во время Олимпиады 1980 года молодой Пьер Бобринский приехал в Москву, как корреспондент вечерней французской газеты. На третий день он направился на площадь Дзержинского, обогнул «Детский Мир», вышел к красивому дому, где когда-то располагалась московская фирма «Фаберже», повернул направо и через тридцать метров вошел в неприметный домик с вывеской «Приемная КГБ СССР». Он протянул прапорщику свой французский паспорт и попросил:
– Уважаемый, проведите меня к Андропову.
–
