вдруг рано утром – пасмурная погода, все в доме сонные – за ней приехал выцветший, осунувшийся отец и по дороге домой, на Ладожском мосту стал рассказывать страшное. Внизу по серой Неве в сторону Ладоги шел белый с синими полосками на трубе туристический теплоход. Редкие капельки дождя разбивались о пыльное лобовое стекло. Она не поверила. Она не поверила, когда дома опухшая, осипшая мать велела ей переодеться «хоть во что-то черное», а черного нашлась только старая Васенькина футболка с Микки-Маусом, и какие-то чужие тетки – с материной работы, потому что тоже воняли аптекой – сказали: «Ну пусть» и дали черную, кусачую вязаную шаль прикрыть Микки-Мауса, скололи шаль булавкой; а потом с родителями они поехали, втроем: мать съежилась впереди, кусая платок, то рассыпая, то собирая с юбки какие-то таблетки; отец сгорбился за рулем. Втроем поехали, не вчетвером… Мурка не помнила, чтоб хоть когда-то ездила с родителями одна, без Васьки… Пустое место рядом, скомканные обертки от конфет в дверце. Это Васька на прошлой неделе нажрал ирисок… Фантики, желтые – вот. А Васька? Где Васька?! Ехали долго, какими-то путаными проездами под команды навигатора куда-то на Пискаревский, в какое-то жуткое место морг. Там, остановив машину у вроде и нестрашного серого забора, отец посмотрел на нее, окоченело выбравшуюся с заднего сиденья, и велел:
– Доченька, останься в машине. Закройся на все кнопки и сиди. Жди.
Ни до, ни после – никогда он не называл ее «доченькой». Никогда. Только в тот единственный раз. У серого забора.
Ждать пришлось не очень долго. Отец вернулся один, сказал, что мать поехала на катафалке с гробом, и потом они в молчании, долго-долго, впритирочку, зачем-то ехали за медленным синим автобусом с черной полосой, не обгоняя, не отставая – и только когда сворачивали с Выборгского шоссе влево по указателю «кладбище», Мурка поняла, что этот синий автобус и есть катафалк. И что там везут этот страшный продолговатый ящик – гроб. А в гробу – ее Васька. Этого не понять. Никак не понять. Она все смотрела и смотрела на желтые скомканные фантики от ирисок в дверце: как же так? Неделю назад они вместе, по дороге в Диво-остров, жевали эти ириски, запихивая фантики в дверцу. Почти все Васька съел, он и должен был фантики выкинуть… Забыл.
Фантики есть. Васьки – нет. То есть он там. В гробу. Гроб – в синем автобусе…
А вот что там было на кладбище – вспоминать нельзя.
Утром первого июня, в воскресенье, Мурка проснулась поздно и, стоя у окна, долго смотрела, как по серой Неве против течения, наискосок, пробираясь к устью Охты, идет маленький грязный буксирчик. Красненький, с нездешним именем «Ялта». Солнца не было, тучи. Обещали дождь. Нева казалась серебряной насквозь, бездонной. Но дно-то там есть, черное, илистое… Наука говорит, здесь, у левого берега под Смольным, самые большие глубины… Что там на дне? Ей представилось, что целиком пронизанная дневным светом, прозрачная Нева несет красный буксирчик высоко-высоко над еще одной, вязкой,
