что последний раз он прикасался к гаечному ключу в детстве, когда чинил триптих с отцом. Никогда он не чувствовал себя настолько живым. Тогда он впервые и в последний раз чувствовал себя полезным. Именно тогда его распирало от значительности того, что он делает. Больше никогда он не испытывал ничего подобного, даже когда произносил речь на вручении премии. Это всё было сумбурно, неосязаемо, абстрактно, а осознание своей силы не приходило. Но теперь Артём вернул ему это давно забытое чувство. Они несколько часов возились с кошачьим унитазом, и за это время Платон ни разу не вспомнил о том, что у него депрессия, впервые за долгое время ему не было скучно, он был чем-то занят. И эта возня казалась ему куда более важной, чем то, что он сочинял в последнее время. «Ты можешь сочинить всё что угодно, но ты никогда не сравнишься с парнем, который может сам починить машину. И ты никогда не будешь полезнее парня, который может заставить что-то снова работать. Он, словно волшебник, оживляет почившие автомобили, унитазы, эмоции. И почему эти люди могут во всём разобраться? Да, они ни фига не видят отличий между метафизикой и диалектикой, но, блин, они морально чувствуют себя куда лучше, чем те, кто вдаются в подробности. А рядом со мной вся техника начинает вести себя непредсказуемо, или я просто тот ещё юзер. Да, в экстренных ситуациях выбрали бы точно его, а не меня, какой бы я ни был творец».
Когда триптих с воды начал подниматься в небо, Платон будто снова превратился в девятилетнего мальчика, которого отец удосужился пустить в кабину. Краснеющие и желтеющие деревья становились всё меньше и меньше, река становилась похожа на ручеек. Платон словно поднимался над миром, воспарил над реальностью. Он почувствовал себя зрителем в ложе. «Давно я не испытывал подобного восторга! Как же давно я не летал!» – подумал он. И Платон в очередной раз убедился, что лучший вид – вид с высоты, лучшее время – время в путешествии, пусть и непродолжительном. Он принялся снимать видео, понял, что впервые за долгое время выложит не тексты, а короткий полёт. Этот триптих работал шумно, продувало кабину, но Платону это лишь ещё больше напоминало детство.
– Хочешь порулить? – спросил Артём, дымя электрическим кальяном.
– Серьёзно? Я прям сейчас расплачусь. Я не стоял за штурвалом лет двадцать.
Платон с серьёзным видом схватился за штурвал. Но не успел он и на минуту ощутить себя капитаном, как понял, что его надули.
– Ты на автопилот поставил, да?
– Может, ты жить не хочешь, но меня пока всё устраивает. Поэтому не фиг крутить баранку!
– Вот свинота!
– Я должен думать о детях, собаке, жене.
– Отчаянный парень Артём всегда ставит на автопилот, когда гости рвутся к штурвалу.
– Да, да.
– И как ты собираешься найти похитителей своего квадрокоптера?
– Вряд ли они ушли далеко от того места, куда я им отправлял еду. У них там пока база, а далеко от неё отходить нельзя.
Они прибыли на место через двадцать минут. Артём заглушил двигатель, закинул ружьё
