дуплистого тиса! Было слышно, как тот потихоньку сердито урчит, когда охотник начинал царапать древесину ножом. Расставив вокруг дерева капканы во всех возможных местах выхода соболя и заткнув крупные дупла обломками веток, Василий уже затемно двинулся к избушке. Ночь освещалась ранней луной, и найти путик не составило труда. Удэгеец не боялся тайги ни днем, ни ночью, мог провести ночь у костра хоть летом, хоть зимой. Тайга была его домом, и он знал в ней все или почти все. В лесу он боялся только людей – они порой были опаснее хищников.
Недалеко от зимовья, обходя упавшую огромную липу, Василий почувствовал странный запах и невольно вздрогнул. На тропе под неярким светом луны охотник снова увидел отпечатки лап тигра. С опаской оглянувшись, он присел на корточки и провел рукой по следу: снег на кромке тигриной пятки был мягким и не смерзшимся, несмотря на двадцатиградусный мороз. Свежий! До спасительной избушки оставалось каких-то триста метров. Перекинув ремень «белки»[2], охотник осторожно двинулся дальше.
Он вдруг почувствовал, что затаившийся где-то глубоко в подсознании страх начал выползать наружу и нашептывать: «Вот, сейчас возле зимовья, прямиком за поленницей, лежит тигр и ждет тебя, чтобы сожрать!» Василий чуть не рассмеялся от таких идиотских мыслей, и на сердце сразу полегчало. В ста метрах от избы след повернул к сопке. «Вот и ладно. Обошел стороной – значит, уйдет за ночь». Он снял ружье и повесил его на гвоздик снаружи зиму́шки, чтобы лишний раз не чистить отпотевающие в тепле избы стволы, обстучал пихтовым веником олочи[3] и открыл дверь.
Избушка встретила его теплом и вкусным запахом испеченных накануне лепешек. Чайник – на печку, добычу – на веревочку для оттаивания, чтобы снять дорогую шкурку. Щелчок приемника – и заморская мелодия уносит Василия далеко-далеко от этого заснеженного, забытого богом места. Все тяготы дня отступают, и теплая нега окутывает охотника. Голова клонится к подушке, но спать нельзя, иначе придется всю работу делать ночью. Удэгеец достал кусок кабаньего мяса, предусмотрительно занесенного с мороза в зимовье еще утром, и начал готовить ужин.
Таежным навыкам он был обязан отцу, с которым проохотился, почитай, всю жизнь. Но в этом году батюшка не смог выйти на промысел. Хорошие охотники, как и хорошие собаки-работяги, быстро изнашиваются, и в свои шестьдесят пять отец Василия имел полный набор хронических болезней, каждая из которых могла легко вывести старого промысловика из строя. Обузой сыну в тайге он быть не хотел и, как тот его ни упрашивал, остался дома. Впрочем, Василий часто проводил долгое время в лесу один, и одиночество его не особо тяготило.
Обжаренная с луком мелко нарезанная кабанятина была отправлена в кастрюлю, где уже варились морковка, пара картофелин и горсть вермишели. Заправка дюйцехазой, особой удэгейской острой приправой, еще десять минут на гудящей печке – и нехитрая снедь готова. Тарелка супа, половинка лепешки и чай – вот и весь ужин охотника-промысловика.
ИЖ-56 «Белка» – советское двуствольное комбинированное ружье, разработанное в 1956 г. специально для охотников-промысловиков.
Олочи – самодельная обувь с кожаной основой и голенищем из грубой ткани.
