сумками.
Однако больше всего на улицах было офицеров. От разноцветья их мундиров и блеска начищенных пуговиц, кокард и погон буквально слепило глаза. Наиболее яркой форма была у офицеров-гвардейцев – к тому же для большего шика многие из кавалеристов опускали шашки ниже колена, отчего на улицах стоял звон металла о камень.
У дверей портновского заведения Терентьев придержал Агасфера за локоть:
– Позвольте мне, несмотря на краткость нашего знакомства, дать вам совет… Если вы не сочтете это за дерзость, разумеется.
– Хорошие советы никогда не бывают лишними, Владимир Семенович. Слушаю вас, и готов им следовать!
– Гм, да… Но прежде один предварительный вопрос: если я ошибаюсь в своих предположениях, то совет будет несколько иного рода.
– Стало быть, ответ вам требуется искренний, и в моих же интересах? – Агасфер в упор поглядел на сросшиеся у переносья светлые брови Тереньтьева.
– Был бы вам за это чрезвычайно признателен!
– Итак?
– Господин Агасфер, вы ведь в прошлом офицер? Русский офицер?
– Гм… А позвольте, в свою очередь, поинтересоваться: с чего бы такой вывод?
Чувствуется офицерская косточка! Манера держаться, походка… Вот вы левой рукой, перед тем как в экипаж забраться, особый жест делаете – как будто саблю придерживаете! И еще: я совсем не случайно предложил вам сойти с извозчика за два квартала до портного и прогуляться. Извините, я внимательно наблюдал за вами, пытаясь одновременно отвлечь вас разговорами на сторонние темы. И вы знаете, господин Агасфер, что я заметил? У вас типично офицерский, «набитый» взгляд! Вы не упускаете из виду всех встречных офицеров, и при виде старших невольно ровняете шаг, подтягиваетесь, расправляетесь плечи – однако тут же, вспоминая о своем нынешнем гражданском статусе, спохватываетесь, и ваша походка становится… ну, более развязной, что ли… Я не прав? Лезу не в свои дела?
– А вы очень наблюдательны, господин Терентъев, – вздохнул Агасфер. – Наблюдательны и… настойчивы. Но скажите-ка на милость, вам-то какая разница? Был я офицером, не был… Это мое прошлое, понимаете – моё! И я не обязан – вы только не обижайтесь, ради бога – раскрывать свое прошлое, свою душу перед первым, извините, встречным! Ну серьезно, господин Терентьев, мы ведь с вами в окопах не сидели, одной шинелишкой не укрывались, в атаки не ходили. Один день только и знакомы. Поверьте, жизнь человеческая – не оперетка, тут все серьезнее! И мое прошлое оставило мне много не слишком радостных воспоминаний! Может быть, когда-нибудь я и поделюсь ими с близким мне человеком. Но не сегодня… Кстати: я гляжу, у вас так и вертится на языке вопрос о моем необычном библейском прозвище. Прошу, Владимир Семенович, не задавайте этого вопроса, потерпите! Уж ежели оно совсем ухо режет – паспорт-то у меня мадьярский, соответственно и обращайтесь!
– Это вы меня простите,
