прочь. Вдруг его цапнула за плечо крепкая рука и развернула рожей в другую сторону.
Перед Стенькой стоял, ухмыляясь во весь рот, крепкий мужик, до того щекастый и румяный, что сквозь бороду видно было. И так уж он счастливо ухмылялся, что и глаза сделались едва заметными щелочками.
– Ты кто таков? – удивился Стенька.
– Не признал, что ли? Ивашка я!
– Полна Москва Ивашек.
– Ивашка Шепоткин же! И впрямь не признал! – Мужик был так этим озадачен, как ежели бы и впрямь был единственным Иваном на всю Москву, которого каждая подзаборная шавка знает. – Да ты припомни – на торгу встретились!
Для человека, который ежедневно на торгу видит под несколько сот Ивашек, это было плохой зацепкой, и Стенька выразительно пожал плечами.
– Ты меня от смертоубийства спас!
– Тебя?!?
– Кабы не ты, я бы его, блядина сына, зашиб, убил, грех на душу взял!
– Постой! Это ты, что ли, женку свою кому-то там за пятнадцать рублей заложил? – начал припоминать Стенька.
– Ну, я! Так кабы не ты, я бы его убил, порешил и на плаху за него, подлеца, пошел!
Тут и Стенька невольно улыбнулся. Он вспомнил ту драку, неторопливое побоище двух дородных, а в тулупах – еще и безмерно грузных мужиков. Однако раз этому Ивашке Шепоткину угодно полагать, будто Стенька его от неприятности избавил, – пусть полагает! Земский ярыжка, что греха таить, любил заводить среди торгового люда таких знакомцев, чтобы чем-то ему были обязаны. Идешь вот так без гроша за душой – и всегда найдется благодарный человек, угостит, а коли сам не догадается, так ведь и напомнить можно.
– И пошел бы! – весело подтвердил Стенька. – А что, с женкой-то своей помирился? Не прибил ее?
– А что ее, дуру, бить? Как ей велено, так и поступила. Пойдем, добрый человек, прости, не знаю, как звать-величать!
– А Степаном Ивановичем! – сразу определил себе немалую цену Стенька. – Неужто угостить хочешь?
– Кум у меня сбитенщик, такого сбитня нальет – до пяток продерет! Он перцу с имбирем не жалеет!
Стенька, решив, что его отсутствие на общем предпраздничном переполохе не больно скажется, зашагал следом за Ивашкой Шепоткиным. Ивашка, грудью прокладывая дорогу сквозь толпу, поддерживал беседу, то и дело поворачивая крупную башку к земскому ярыжке. И в конце концов ему такое вежество вышло боком.
Извозчик, усаживая седока в саночки, не приметил колдобины. Конек взял с места резво, санки опасно накренились, седок заорал, вываливаясь, но не вывалился, а откинулся в другую сторону. Санки, покатившие было на одном полозе, дернулись и рухнули на другой. Получилось это очень неудачно – как раз по Ивашкиной ноге.
Мужик, шлепнувшись на гузно, взвыл белугой и заругался так, что мудрый извозчик сразу хлестнул конька кнутом. Санки унеслись, а Стенька остался с ревущим Ивашкой в полном бессилии. Как земский ярыжка он мог бы кинуться следом, позвать на помощь – возможно, извозчика бы и
