сидишь! – дополнил ответ подошедший унтер.
Но шутка вахмистру не понравилась.
– Ты смотри, Шалфеев, получишь в зубы! Ишь чего удумал… Боевую посадку с отсидкой в отхожем месте сравнивать взялся… Ежели б тебе юнкера не учить, всю ночь бы чистил нужник, – резко повернувшись и бережно положив устав на тумбочку, ушел в свою каморку.
– Чего начальника разозлил, Шалфеев? – подошел к ним смуглолицый важный ростом кирасир с синяком под глазом. – Видал, бланш какой поставили? – сверкнул он крупными, белыми зубами, среди которых не хватало двух передних. – Шмотри, и ты дошутишься! – прошепелявил он.
– Я уже по десятому году служу! – возмутился Шалфеев. – Поздно мне гляделки-то подбивать, а ты, Тимохин, еще зеленый, всего шестой год лямку тянешь, так что язык за зубами-то придерживай, чтоб не вывалился… А мы с вахмистром друзья, в стольких походах побывали, сколько у тебя и зубов во рту нет, – несколько прихвастнул он.
Недовольно зачмокав, щербатый кирасир тяжело полез на верхнюю койку, которая находилась над той, что отвели Максиму, и от нагрузки громко испортил воздух.
Унтер, мгновенно среагировав, оттащил юнкера к окну.
– Эх и вонючий черт! – выругался он. – Не повезло нам с тобой. Сколь прошу вахмистра, никак этого пердуна в другое место не переведет. Ну, теперь можно идти, – решил он минут через десять, боязливо и осторожно пробуя воздух носом по мере приближения.
Раздраженный Тимохин, видимо в отместку, поднатужился и долгим дребезжаньем снова отогнал кирасиров к окнам. После этого блаженно захрапел.
– Привыкай, юнкерок, – тяжело вздохнул Шалфеев. – Это тебе не дома. – Сев на табурет у койки, снял ботфорты и размотал портянки, издавшие запах почище тимохинского…
У Максима аж защипало в глазах.
Скомкав их в кучу, понюхал:
– Ничего еще! – сделал вывод. – Можно не стирать. – И, протянув руку, сунул под подушку Тимохину.
Больше всего на свете унтер Шалфеев гордился своим носом и поэтому часто нюхал воздух, чтобы все обратили на него внимание. Эта огромная картофелина с двумя вывернутыми гнездами занимала половину лица, побитого мелкими оспинами. В остальном все у него было нормально: и прекрасные ровные зубы, и мужественный подбородок, и ясные синие глаза… Но все это он не ценил, потому что в Зимнем дворце видел портрет императора Павла, отца ныне здравствующего государя, и у того тоже был вздернутый нос картошкой, только меньших размеров. И хотя во время дождя в походе кирасиры советовали ему заткнуть ноздри портянками, а дышать ртом, он лишь посмеивался над глупцами и гордо нес картофелину, роднящую его с императором.
Не только следующий день, но и вся неделя прошла в обучении седловке и чистке коня, в отработке поворотов, маршировке и стойке. Шалфеев пояснял, если видел ошибку, что следует делать с руками, ногами, животом, и юнкер все повторял, постепенно оттачивая движения.
Кирасиры уже не ржали, видя с каким упорством и азартом занимается этот дворянчик,
