а со мной ничего ни у кого не происходит. Все относятся ко мне уважительно,ровно, с почтением, выполняют мои просьбы, слушают мои советы, но я то чувствую себя неживой в этой атмосфере, я будто отдельно от всех этих людей.
« Что, ты хотела бы с ними ругаться или сплетничать?», –спрашиваю себя я, –«Нет, бытовые разборки мне не интересны. Но с другой стороны, может быть, было бы лучше, если бы накричал кто-нибудь, невыносимо слушать эти равнодушные фразы: «Да, Саша», «хорошо, Саша», «ты права, Саша». Ненавижу их всех! Вот опять идёт Семён вместе с Ориной. Хохочут!! Меня увидел, смолк».
– Доброе утро, Саша, – серьёзно сказал, не гладя на меня. Бесит. Ровно, спокойно, никак.
– Ножи не наточены, – говорю я вместо приветствия, –Невозможно пользоваться!
– Хорошо, Саша, я сейчас наточу, подавив эмоции, холодно и спокойно отвечает Семён.
«Чтобы ещё такого сказать, как вывести его из этого равновесия?», – злые мысли у меня. – «Почему я стала такой злой, раньше мне и в голову не пришло бы специально кого-нибудь доводить».
– И заслонка в печи плохо двигается, – снова делаю замечание я.
– Я же вчера её выправил, нормально двигалась, – опять спокойно отвечает Семён.
– А сегодня опять заедает, – уже не знаю к чему ещё придраться.
– Не с той ноги встала? – с улыбкой спрашивает Орина.
– Пусть делает всё нормально, тогда любая нога той будет, – огрызнулась я. Орина только благодушно покачала головой.
«Портится характер у девки. С чего бы это? Молодая ещё», – подумала Ганна, слышавшая весь этот разговор. – «Скрытная она такая, эта Саша. Не поймёшь, что у неё на уме. Самой ведь тяжело так жить, но нет, ни с кем не поделится переживаниями».
Орех был у меня «доверенным лицом». Всё, молча, выслушает, лишь ветвями поскрипит немного.
«Вернулась Маринка. Сколько её не было? Месяц? Худая, злая, мрачная. Что с ней было – никому не рассказывает, даже Семёна на порог не пускает. Сидит дома, не выходит, про анархистов и слушать не хочет. Обидели, может? Или прогнали? Да что гадать, время пройдёт, расскажет. Что же все бабы такие несчастные? Оринка боится возвращения мужа, Маринка непонятно почему злая такая, Ганна волнуется за сыновей – нет никаких вестей давно, у Олеси ребёнок болеет. У них повод есть, а я чего страдаю?», – я пыталась разобраться в себе. Никакая работа не могла уже заглушить эту тоску.
18. Линия фронта.
Якуб и Стах дошли до линии фронта, нигде не стреляли, людей вокруг не было видно. Они шли, шли и чуть в окоп не упали. Снег прикрыл следы взрывов, припорошил окоп. Справа в окопе раздавались голоса, Стах и Якуб подошли ближе. Несколько солдат и офицер курили, сидя на ящиках из-под патронов. Что-то покоробило Стаха, он даже не понял сразу, что именно, но чуть позже осознал – среди солдат были австрийцы, в форме, с оружием. Якуб попросил закурить.
