хапнет, а другие сразу обидятся. Человек – существо завистливое. Тогда что? История показывает, что все революции народ делает, а во главе потом встают далеко не лучшие их представители. И всё в конце концов возвращалось на круги своя. Кто всё затеял, тот наверху неплохо устроился, а кто кровушку за идеи проливал, тот так в дерьме и остался.
– Мы в гимназиях, Ваше благородие, не обучены. Было то, не было – нам неведомо, – ответил Скорняков, – но наша революция другая будет, народная. Вся власть у рабочих и крестьян будет, а те, кто сами в нищете да в голоде «поживали», те никогда лишнего не возьмут. Я вот вам так скажу, Ваше благородие, только не обижайтесь: слухи ходят, что у вас родители из крестьян будут? Потому вы, наверно, к нашему брату-солдату по-другому и относитесь. Не так, как большинство господ офицеров. Зато и солдаты за вас готовы и в огонь, и в воду.
– Ты что, Скорняков, – усмехнувшись, перебил его Котлинский, – ты меня в революционеры решил сагитировать? Ну ты, брат, даёшь! Наглости тебе не занимать! – И, вмиг посерьёзнев, продолжил: – Я батюшке-царю и Отечеству нашему присягал, а российский офицер два раза не присягает! Неведомо тебе, что такое офицерская честь. А по поводу «бедные – богатые, хорошие – плохие» вопрос у меня к тебе имеется: а вот тот, кто про тебя особисту нашептал, – он, когда всё поделите, тоже успокоится? А?
– Успокоится. А не успокоится – заставим. Ну а ежели не захочет – тады к стенке!
– Благородно, ничего не скажешь. А только как вы их распознаете? Они же хитрые, без принципов и совести. Такие, как правило, за счёт словоблудия во власти и оказываются. А там, глядишь, – привилегии, достаток, гордыня, да мало ли что ещё. Злато – оно быстро глаза застилает, и боюсь, что тогда крови людской прольётся столько, что эта война сказкой покажется.
– Всё равно, Ваше благородие… – продолжил было ефрейтор, но Котлинский резко перебил его: – Хватит! – давая этим понять, что дискуссия окончена. – Будет революция или нет, это никому не известно. Нам до тех времён ещё дожить надо. А потому приказываю: прекратить всякие разговоры и агитацию среди солдат на эти темы! Ясно?
– Так точно, Ваше благородие, – отчеканил Скорняков и, пытаясь при этом вытянуться в струнку, ударился головой в потолок.
Ровно в четыре часа утра Дитрих снова разглядывал позиции русских в бинокль. Там всё было спокойно и тихо. Лишь на одном из участков обороны он заметил некие перемещения солдат в окопах. Но это уже не имело никакого значения. Судьба ничего не подозревавших и спокойно отдыхавших русских солдат была предрешена. Ветер не изменил своего направления и даже усилился, что было на руку немецкому командованию.
Дитрих оторвал глаза от бинокля и посмотрел по сторонам. Солдаты его роты расположились вдоль окопов, сидя на корточках в ожидании команды для начала атаки. У каждого из них в руках был противогаз. Он улыбнулся: по данным немецкой разведки, у русских ни противогазов, ни иных средств защиты от газовой атаки не было. Наконец-то эта немыслимая осада крепости закончится,
