вот, помираю,Не с кем и слова сказать…
Вадик
Что-то опять в газетах
Стали считать ракеты.
Где-то опять движенье
В пользу вооруженья.
Кому-то опять неймётся.
Как-то всё обернется?…
Что же меня зацепило?
Припоминаю – было:
Словно сигнал к веселью —
Вдруг
топоток за дверью,
Вдруг
голосочек спросит:
– Можно к тебе в гости?
И как бесшумная рыбка
Сперва вплывала
улыбка.
За нею – полной луною —
Являлся и сам собою
Стеснительно, но солидно,
Этакий мини-мужчина.
Застенчивая походка…
Но надо все поглядеть!
– А можно надуть лодку?
– А можно в ней посидеть?
– Это удочка или палка?
– А она раздвигается как?
– А поедем с тобой на рыбалку?
– А я понесу рюкзак?
– Конечно, поедем…
Было…
Что же меня зацепило?
Какое-то слово знакомое…
Саркома…
Мужчина и женщина
Мужская грязная нога.
Тяжёлый дух сырой портянки,
мужского пота, сапога,
незаживающие ранки
над веною, где кровь бунтует,
и гной сочится, бередя…
И женщина её бинтует —
так чисто, нежно, так щадя…
Клуб однолюбов
Мне приснилось сегодня, что я безымянный и древний, —
Много старше, чем Данте, старей Низами…
Мне приснились сегодня седые, сухие деревья
В серых сумерках, где ни небес, ни земли.
Там они, закосневшие прочно в святом постоянстве,
Отклоняя услуги попа и врача,
Без опоры и крова бесшумно витают в пространстве
И порою ветвями о ветви стучат.
В тусклом времени, как в тихоструйном ленивом потоке,
Их вращает судьбина, колышет пустяк…
Никогда не живут короеды, жуки, древоточцы
В слишком плотных, до гулкости твёрдых костях.
Чем-то собраны вместе, они не составили круга,
Не сошлися в ячейки случайных семей.
Им, похоже, не надо общаться и даже друг с другом,
Ибо каждое знает само по себе…
Мне приснилось сегодня название: Клуб однолюбов;
Серый дом, где входящие в дверь не стучат,
Где не ждут ничего пожилые спокойные люди
И молчат – удивительно чисто молчат.
Из Японии с любовью
В. А. Друзь
Мне подарили голоса и звуки,
И этот дар невидимо со мной.
Я слышал – на ветру шумят бамбуки,
Звучанье сямисэна за стеной,
И моря гул, и лёгкое паденье
Иглы сосновой в ласковый песок,
И вздохи рассыхавшихся досок,
И ветер, замолкавший в неведенье,
Над лёгким домиком под хрупкой
