Художник, подражая природе, учит этой непредвзятости. А философ или богослов должен показать, как самая страстная мысль может найти в себе основание любви. Подражание всемогуществу Божию и называется словом любовь, подражание вечности Божией называется смирением, а подражание мудрости – терпением. Сам Бог мудр, и потому терпеливо ждет, чтобы вещи начали ему подражать. Вещи начинают это делать, и становятся «автоматами», иначе говоря, срабатывают: животные срабатывают своими инстинктами, своим желанием жить, растения – своей скромностью и яркостью, небо – ширью убедительного горизонта, земля – теплом, которого хватит на любое число семян, так что жизнь непременно пробудится в бездушной материи. Так из совокупности автоматизмов и возникает душа: то чудо щедрости, которое признает всякий, кто не признает ни одного другого чуда.
Вера бывает различной. Суеверие всегда проваливается в собственную неопределенность: думая объяснить мир, суеверный человек объясняет только свой страх перед миром. Вера, наоборот, прорывается в способность мира уже быть, в способность вещей уже оказаться вещами, прежде чем разум выдаст им об этом подтверждающий документ. Именно из такой веры и исходит Лейбниц, в канун трех стройных частей его опытов.
В первой части Лейбниц говорит о том, что как высшее доступное человеку созерцание – созерцание самого созерцания, так и высшее доступное Богу бытие – это предел всяческого бытия. Поэтому всесовершенство Бога вовсе не исключает его динамику, но это не динамика случайных изменений, а динамика уже заранее данного предела. Иначе каждое правосудное решение Бога просто ставило бы вещь на место, и вещи никак не смогли бы определиться друг по отношению к другу, так и оставшись в плену единожды осуществившейся справедливости. Посему Бог как будто медлит с судом, допуская зло, но на самом деле выводит природу из ее заснеженного плена.
Лейбниц различает три вида зла, каждое из которых настолько самонадеянно полагается на злобу двух других, что мы никогда до конца не узнаем его корень. Самое простое – метафизическое зло: наша ограниченность временем, пространством, чувствами и мыслями. Мы мало знаем, мы слабы, мы болезненны, легко устаем и вскорости ропщем. Но и окружающий нас мир слаб: растения вянут, планеты разделены огромностью расстояний, кристаллы не засияют, пока не вызреют, а солнечный луч не преломится в нашем зрении, пока не вспыхнет. Метафизическое зло – это дисгармония мира, который слишком одинок, чтобы доводить себя до совершенства. Это мир-холостяк, который может быть сколь угодно аккуратен или музыкален, но одышка которого даст о себе знать в его уютно обустроенном быту.
Ниже следует физическое зло, которое уже причиняет боль и страдание: его мы обычно называем «болезнью» или «болью». Это и физическое повреждение, и чрезмерное напряжение, и бессмысленное усилие. Физический мир тогда как измученная скрипка, в которой струны если не рвутся, то едва поддерживают правильную игру при таком
