трубочкой, – поле героизма изъезжено и перекопано дальше некуда… А просто так пересказывать о трех сотнях убитых оккупантов – душа не лежит. Ну да, пулеметчик молодец. И что дальше? Сто строк плюс фотография. Где фитиль окружающим? Где зависть коллег и перспективы на будущее? Нету… То есть что сегодня выкопал, то и съел. Я вот Кривицкому завидую с Коротеевым. Вот им – повезло. Двадцать восемь героев-панфиловцев. Вот это материал! На годы! На десятилетия! Вначале – о подвиге, потом, когда война закончится, можно будет о героях писать и писать, и писать, и писать… О семьях, о детстве, о школьных годах… Двадцать первого июня сего года указ был, всем дали Героев. Посмертно, но тем не менее… И знаешь что?..
Корреспондент наклонился к Корелину, словно собирался сообщить ему страшную тайну.
– Ты внимательно читал о подвиге этих самых двадцати восьми?
Корелин пожал плечами.
– Ну, слышал ведь, что все погибли, как один?.. Слышал? Врага не пропустили у разъезда Дубосеково, танков пожгли миллион, но погибли. Или наоборот: погибли, но танков пожгли миллион и не пропустили…
– Тебе это кажется забавным?
– Дурак, что ли? – обиделся корреспондент. – Что значит – забавно? Люди погибли. Только там еще несколько десятков тысяч наших советских людей погибло. Героически погибло, между прочим, а помнить будут об этих, о двадцати восьми… О том, что сказал политрук: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва…»… А знаешь, что спросил дежурный в «Красной звезде», когда ему заметку эту предоставили? Не знаешь? А он спросил, откуда корреспондент знает, что именно Клочков сказал, если все погибли, никого не осталось в живых. Правильно спросил, между прочим, профессионально. А тот ему тоже ответил профессионально и правильно. А не мог, говорит, политрук Клочков по-другому сказать. Не мог, понимаешь? Так и пошло в номер. Вот это – надолго. Подвиг для людей, но кормить будет журналиста…
– Как-то ты это нехорошо…
– Да при чем здесь хорошо или нехорошо? Совсем ни при чем. Ты – готовишь диверсантов, летчик сбивает немецкие самолеты и бомбит супостата… А я делаю так, что подвиги становятся подвигами. Подвигами, а не строчками в боевых донесениях, – корреспондент вскочил с кресла и вприпрыжку пошел по комнате, разом потеряв всю свою вальяжность и многозначительность. – Тут, видишь ли, одного героического поступка мало. Тут нужно, чтобы я рядом оказался и чтобы начальство одобрило, признало подвиг своевременным. Своевременным, имей в виду… Кто-то стал героем под Киевом? Там что, танки не жгли? Жгли, будь спокоен. Или под Харьковом что, не было героев-танкистов? Были, точно тебе говорю, были. И кто-то о них написал? Нет, написал, конечно, только вот сделать из героизма подвиг – не получилось. Не вовремя ребята погибали и не в том месте. И не так… Панфиловцы – под Москвой. То есть умри, а врага не пропусти. И не просто умри, а с вредом для врага. Насмерть стой, и все тут. И тему закрыли, между прочим… закрыли тему… То есть, если кто-то снова будет стоять насмерть, о нем напишут, но как о повторившем
