живете.
– Что? – переспросил бен Зарх.
– Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?
– Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес.
– Кто же это? Ангелы небесные?
Курочкин не ответил. Киафа поглядел на собравшихся.
– Еще вопросы есть?
Слово взял Иосиф Гур Арий.
– Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?
– А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? – задал в свою очередь вопрос Курочкин. – У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.
Допрос снова перешел к Киафе.
– Называл ли ты себя царем иудейским?
– Вот еще новость! – Курочкин снова пришел в раздражение. – Глупее ты ничего не придумаешь?!
Управитель дал ему новую затрещину.
– Ах так?! – взревел Курочкин. – При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы!
– Уведите его! – приказал Киафа.
Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии. Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.
Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином. Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней.
– Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? – спросил Прокулл.
Пилат пожал плечами.
– Многими причинами, – ответил он после небольшой паузы. – Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.
– Однако же власть прокуратора…
– Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей.
– И все же… – начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.
– Вот, полюбуйся! – сказал Пилат, подойдя к окну. – Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.
Толпа неистовствовала.
– Распни его! – орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без тогобыли сыты по горло.
– Распни!!
– В чем вы обвиняете этого
