на неё какими-то ширящимися огнисто-плескучими голубыми глазами. – Оно подорожало! – произнёс тоном снявшего маску монарха.
Алик замерла от злости на этот бесстыжий взгляд любующегося собой надувательства, она терялась, какой бы одарить резкостью, но ей не дали раскрыть рта.
– Ваш вывих – склонность к коварству. Гладко вы проделали – набились на знакомство.
Она, как не заметив, проглатывала шип, стоя горделиво и одураченно.
Позади Виктор утеснённо выкрикнул что-то: она не слушала, шатко подавшись к двери – бежать в забытье. Лонгин Антонович словил её и доказал хваткой: его поживе не хватит живости ни ускользнуть, ни выжить. Крепко обнимая Алика сбоку, он подвёл её к дивану у покрытой ковром стены:
– Сядьте!
Виктор подступал к профессору в перенапряжении гнева и как бы усилия выбрать: кинуться ли его душить или пнуть в пах?
– А ты вон туда сядь! – Лонгин Антонович указал рукой на венский стул у окна.
Алику только сейчас бросилось в глаза, что оба одного роста и в плечах профессор даже шире. Сидя на самом краешке дивана, она сцепила пальцы рук и стиснула колени так, точно её должны тащить к позорному столбу, и, не смея драться, она готова пассивно, но предельно упрямо мешать.
Лонгин Антонович, будто передавая ей нечто утешительное и стараясь, чтобы звучало подоходчивее, проговорил:
– Этот молодой человек – во всесоюзном розыске как особо опасный преступник.
Она впилась взглядом в присевшего на стул парня, её руки вдавились в край дивана, словно она хотела помочь себе подняться и не было сил. Профессор стал рассказывать о похождениях пассажира, покинувшего поезд. Описывая, как тот убил двоих милиционеров, Лонгин Антонович время от времени оборачивался к Можову:
– Я не искажаю?
В первый раз тот бешено крикнул: – Нет! – а потом, словно еле держась на воде и боясь захлебнуться, лишь не сводил глаз с девушки.
Она, застыв, уставилась под ноги в узор на ковре, слушая продолжение рассказа: как парень бросился прочь от трупов на даче. Вдруг вскинула голову, невольно предоставив профессору полюбоваться маняще-прекрасной шеей:
– Викто-о-р, было?
Он с отталкивающе-фальшивой бодростью выкрикнул:
– Так точно! – хохотнул и, внезапно обмякнув, обратился к девушке: – Прости.
Лонгин Антонович высказал ей тоном соболезнования:
– Вам бы у него прощенья попросить…
Она глянула с испепеляюще-гадливым вопросом: «Как укусишь ещё, тарантул?»
Он словно бы сдержал вздох сожаления:
– До вас он жил не только хлебом, но и яблоками. Видите ли, его отец однажды спросил меня, не найдётся ли место? Оно нашлось… как и разъясняющие ответы. Всё вам изложенное я узнал от самого молодого человека. – Он обернулся за подтверждением, и Можов с закрытыми глазами трижды кивнул:
– Да! Да! Да!
Алик, будто силясь не закричать
