и выглядели сейчас примерно также, как и во времена их возведения.
Улицы с тех самых пор тоже практически не изменились и по пропускной способности не соответствовали ни плотности пешеходного потока, ни современному количеству транспортных средств, отчего машины здесь передвигались группами от светофора к светофору, выстраиваясь у каждого из них в довольно длинные очереди. По одной из таких улиц и направился сейчас Роман. Пройдя немного по тротуару, он пересек проезжую часть и, обернувшись, тепло и даже с какой-то грустью посмотрел на здание, из которого только что вышел.
Построенное на заре советской эпохи, это здание заметно отличалось от соседних домов, но в то же самое время имело с ними много схожих элементов и потому довольно гармонично вписывалось в общий ансамбль. Отделанное серым камнем с подчеркнуто-аскетичной строгостью оно поднималось высокими этажами с большими окнами; прямо посреди фасада располагалось широкое крыльцо со множеством ступенек, продолжающееся четырьмя колоннами, над которыми вверху, под самой крышей, были изображены три гипсовых барельефа: слева стоял рабочий, опирающийся рукой на шестеренку, справа была женщина с серпом в одной руке и охапкой пшеницы в другой, посредине находился герб РСФСР. В этом здании располагалось одно из региональных министерств, в котором четыре года проработал Роман. Глядя на здание, он задумался и, наверное, простоял бы так довольно долго, если бы не сильный толчок в плечо, от которого он чуть не потерял равновесие. Кое-как устояв, Роман только тогда заметил, что сильно осложнил пешеходное движение, неудачно остановившись почти в центре тротуара. Он поспешил встроиться в поток и направился дальше, думая о том, как прошел его последний день на работе.
– Ой дура-а-ак! – неожиданно даже для самого себя воскликнул вслух Роман, повинуясь какому-то внутреннему стихийному импульсу. Произнесено это было с чувством глубокой досады, громко, так что некоторые прохожие даже повернули головы, чтобы посмотреть что случилось.
«Это только со мной могло такое произойти, – думал он, вспомнив, как глупо прервал своего начальника, и с какими неоднозначными чувствами они расстались. – Хотел, чтобы Николай Петрович попробовал торт, а что получилось? Получилось, как будто я предложил ему помолчать немного и покушать, вместо того, чтобы докучать всем своим рассказом. Ну как по-дурацки все произошло!».
Роман, как и все в его отделе, уважал и ценил своего начальника; но кроме этого у него с Николаем Петровичем нашлось много общего, как в характере, так и в пристрастиях. Между ними установились настоящие дружеские отношения и от этого мысль, что начальник мог воспринять его слова в неправильном свете, становилась еще более мучительной для Романа.
«Все не так поняли, что я хотел сказать. И Николай Петрович тоже изменился после моей фразы… Да еще и я сконфузился. Надо было вести себя, как ни в чем не бывало, ведь у меня и в мыслях не было
