научить детей правильно дышать, а потом уже – рот раскрывать. Тут вообще вокальная революция нужна!
– Хорошо, утром устроим. Спи уж, вокальная революция! – говорит Альбина и закрывает глаза.
Но спустя минуту, когда Альбина почти засыпает, Лариса вновь поднимается на локте.
– Слушай, а почему «для приезжающих»?
– Что? – сонно переспрашивает Альбина.
– Ну, почему там написано «Дом для приезжающих»? Надо ведь «для приезжих».
Тихо вздохнув, Альбина вяло спрашивает:
– Тебе не все равно?
Лариса вновь ложится, закрывает глаза, и кажется – она уже уснула. Но спустя минуту она открывает совершенно несонные глаза и говорит:
– Знаешь, я решила. Раз мы будем жить с тобой, давай проигрыватель купим. А?
Она поднимается на локте и ждет ответа. Но Альбина молчит – то ли ей надоело, то ли действительно спит. А может, ей снова слышится «Турецкий марш».
День второй. Хор
В час сводной репетиции хора улица, на которой стоит музшкола, оживает из-за спешащих в школу детей.
Вот и сейчас, под проливным осенним дождем, сбивающим с веток желто-багряную листву, бегут, обгоняя друг друга, подростки.
Три девочки, подняв над головой портфели, мчатся прямо по лужам. А эти две, постарше, укрывшись большой клеенкой, не торопятся – им надо поговорить. А вот, окатывая водой и без того мокрых прохожих, к школе на рысях подкатил заляпанный грязью «газик» – приехали ученики из пригородного совхоза, видно, уважили их взрослые, дали машину – иначе не доберешься. Сухие и шумные, дети высыпали из «газика» под дождь с гоготом, как гуси в озеро. Мальчики в куртках-болоньях хорохорятся под дождем, не торопятся, а девочки, оберегая колготки и прически, нырнули под карниз школы и, прижимаясь к стене, бегут к крыльцу.
Школьный коридор тоже переполнен детьми. Здесь и малыши, и старшеклассники. Кто-то на ходу настраивает скрипку, кто-то тащит виолончель, всюду голоса и звуки инструментов, двери классов еще распахнуты, какая-то девочка потеряла ноты… Сквозь эту толчею расходятся по своим классам педагоги. Вот баянист Панаев с классным журналом под мышкой. За ним торопится белобрысый паренек с тяжелым баяном в футляре. Ему тяжело тащить инструмент – держа ручку двумя руками, он подталкивает его левой ногой. Вот пробирается к своему классу Юлия Степановна – невысокая и худенькая, как подросток, отрешенная и независимая, она несет свою скрипку поверх голов учащихся. За ней, окликая ее, спешит молодая женщина в линялом оранжевом плаще – та, с которой уже как-то разговаривала в школьном дворе уборщица тетя Маша.
Седая, аккуратная пианистка Лидия Павловна пропускает в свой класс ученицу и торопливо закрывает дверь – прячется от коридорного шума.
Мимо, спеша в зал, протискивается Лариса – теперь это уже Лариса Викентьевна, педагог и аккомпаниатор. Она и в школе освоилась быстро и чувствует себя тут свободно, раскованно, хозяйски.
А Юлия Степановна обернулась к настигшему ее оранжевому плащу:
– Я
