стройный, чем-то похожий на балетного танцовщика. И хотя в своей сутане Фрэнсис нередко выглядел каким-то не от мира сего, в мирской одежде он смотрелся очень даже привлекательно. Вот и сейчас на нем были голубые потертые джинсы «Левис» и свободный свитер с надписью «GAP» на груди. А уж из-за его обаятельной улыбки шестнадцатилетние девчонки вообще чуть с ума не сходили…
Фрэнсис смущенно запустил руку в свои густые светлые волосы и улыбнулся:
– Ну, Лина-балерина, как оно, чувствовать себя шестнадцатилетней?
Лина пожала плечами:
– Нормально.
Мать грустно улыбнулась дочери:
– А я помню, как мне исполнилось шестнадцать.
Фрэнсис взглянул на Мадлен, и Лина заметила, как в его взгляде мелькнула та же грусть.
– Да, – мягко произнес он. – Это было примерно в это же время года.
И опять, уже в который раз, Лина почувствовала, что взрослые опять забыли о ней.
– Эй, что это вы? Сегодня мой день рождения, а не вечер воспоминаний!
Мать улыбнулась:
– Конечно, ты права. Что скажешь, если мы начнем распаковывать подарки?
Лина взглянула на груду свертков и пакетов, лежащих на кухонном столе. Большие, яркие, обернутые в красивую бумагу коробки – и ни в одном из них не было того, чего она хотела.
Лина вновь посмотрела на мать, и внезапно ей стало страшно при мысли о том, что она собралась сегодня сделать. А мать так старалась… Она всегда так старается ей угодить, а тут такое… Это может просто разбить ей сердце…
Мадлен сделала шаг в сторону дочери, раскрыв объятия.
– Детка, в чем дело?
Лина напряглась, отступила назад, зная, что прикосновение матери может вновь вызвать слезы.
– Не называй меня «деткой». – С ужасом Лина почувствовала, что голос ее дрогнул.
– Дорогая…
– Как его зовут? – Вопрос сорвался с губ Лины прежде, чем она успела сообразить хоть что-нибудь. Он прозвучал неожиданно и грубо. Лина поморщилась. Но было уже поздно: вопрос повис в воздухе, и отступать оказалось некуда.
Мать застыла на месте. На ее лице появилось выражение недоумения.
– Кого зовут?
Лина чувствовала, что теряет над собой контроль. Руки дрожали, и ей никак не удавалось унять эту отвратительную дрожь. Ей очень недоставало сигареты или хотя бы стакана воды. Нужно было хоть что-нибудь держать в руках. Чтобы можно было опустить глаза и сделать вид, будто что-то рассматриваешь. Она готова была смотреть куда угодно, только не в серо-зеленые смущенные глаза своей матери.
А в голове Лины беспрерывно крутилась эта дурацкая песенка: «Ты и я против всего мира».
Если она повторит свой вопрос – Лина понимала это, – то от их с матерью отношений вообще не останется камня на камне. Вопрос все уничтожит.
«Он ничего не знает о тебе. Он бы любил тебя, если бы только знал, что ты есть на белом свете…»
Лина
