на опушке леса, потом – сложенный из веток шалаш, а уже в нем нашел Наташу. Она замерзала, еда закончилась, холод лишил ее сил и возможности сопротивляться. Три дня я отогревал ее, кормил строганиной и поил горячим чаем с еловым настоем. Бог тундры, Пеликен, не взял ее жизнь, и она стала возвращаться в мир живых. Когда я привез ее в село, то сначала поговорил с женой и членами моей семьи. Мы решили, что она будет жить в отдельной яранге, так как молодая женщина должна жить самостоятельно. Я. – Он покачал головой. – Не муж ей, а отец! По нашим северным законам вернув ей жизнь, я становлюсь ответственным за нее. И меня очень огорчают эти разговоры о второй жене. Мои родственники знают все и считают Наташу частью нашей семьи, и только обозленный человек с плохими мыслями мог написать такое письмо в обком партии.
– Хорошо-хорошо, – видя, как расстроился председатель, быстро заговорил Глеб. – Не волнуйся, я верю тебе и напишу в обком правду. Но тот, кто нацарапал эту анонимку, наверняка живет тут же, в этом селе. Как ты думаешь, кто бы это мог быть?
– Тут и думать нечего! Этого писателя ты сегодня на тропинке к речке видел. Наташа ему отказала – он как-то раз к ней вечером в ярангу явился. Думает, если одна, то и заступиться некому. Услышал я крики, прибежал и выставил его вон, а ярангу ее ближе к своей поставил, чтобы ни у кого другого подобных мыслей в голове не появлялось.
Омрынто оторвал зеленую ветку кустарника и бросил ее на угли. Белый дым, поднявшись, отпугнул от них назойливых комаров.
– Понятно. Хочешь, я поговорю с ним? Тем более что мне не понравилось, как этот есаул по селу с шашкой носится.
– Нет, не нужно! Ты уедешь, а что про меня сельчане подумают? Сам не справился – начальника попросил! Нет, он хоть и моложе меня, но мы разберемся. И потом, Иван сирота, один живет, и может, если я с Наташей поговорю, и она его простит, так и сладиться у них чего… Он-то не пьет, мужик нормальный, работящий, конюх хороший, ветеринарное дело чувствует, болезни животных распознает.
Дым от ветки пошел сильнее. Глеб задумался, удивительная мудрость звучала в словах Омрынто. Сейчас им двоим, обладающим властью, ничего не стоило наказать анонимщика и хулигана, но величие силы сидящего напротив него человека заключалось не в справедливой мести, а в желании найти правильный подход к проблеме, погасить конфликт, и закончить все созиданием новой семьи.
– Знаешь, – заговорил Глеб снова, – если бы мы все могли так думать и делать, как ты, скольких проблем можно было бы избежать. Бытовое раздражение, злость и месть стоят между людьми силою крепостных стен. Маленький инцидент, дорожный конфликт толкает людей друг на друга с яростью океанской волны. А уважение и терпение возвращается к людям только в период раскаяния и сожаления за совершенные проступки. Сейчас в стране начинаются большие перемены. Наш самый главный секретарь, Горбачев Михаил Сергеевич, назвал это перестройкой. И я очень боюсь, что старым и изжившим себя назовут твой уклад мыслей, а вот новым будет считаться напористость и вседозволенность, как в случае с твоим анонимщиком…
Омрынто
