есть храм. Его в конце тридцатых годов закрыли, а многие иконы выкинули в реку…
– Удивительная бесхозяйственность, – неодобрительно поморщился Тиф.
– Но иконы не погибли… – словно не слыша его, рассказывала дальше Марина. – Их моя Пелагея и её бабушка из реки вытащили, высушили и спрятали у себя в доме.
– Ничего себе! И они до сих пор у твоей бабушки?
– Нет. Это и есть история любви…
Глава 8
1941 год
Приближалось Успение Божией Матери. Уже дозревали яблоки, сияли на вечернем солнце розовыми или медово-белыми боками. Пелагея мыла в тазике посуду и любовалась ими.
– Да уж, красота-то, какая, – согласилась с её молчаливым восхищением приметливая бабушка. – И как только люди в такой красоте могут такие злодейства творить?
– Так, может, у них, у фашистов этих, нет такой красоты в стране?
– Как так нет? Быть того не может! Чтобы Господь кого-то красотой обделил… Вся-вся Земля, каждый уголок красивы…
– И Антарктида, где вечные снега? – не поверила Пелагея, которая любила весну и лето больше, чем зиму.
– И Антарктида, – убеждённо кивнула бабушка. – Это ж какое великолепие: белым-бело всё, ни травинки, ни соринки…
За калиткой кашлянули, Прасковья с внучкой обернулись на звук, и Пелагея едва не вскрикнула от неожиданности: у забора стояла мать Ивана, бледная и взволнованная. Увидев, что её заметили, женщина несмело улыбнулась:
– Здравствуй, Прасковья.
– И ты здравствуй, Наталья.
– Ваня мой на фронт ушёл, добровольцем… – выдавила из себя, словно через силу, женщина, и лицо её болезненно искривилось. Пелагея тихонько жалобно вскрикнула и тут же закрыла ладонью рот, испугавшись, что её услышали. Но бабушке и матери Ивана было не до неё. Бабушка вытерла руки фартуком и уважительно и сочувственно произнесла:
– Хорошего парня ты вырастила, Наталья.
Мать Ивана как будто не расслышала её. Она нервно покусала губы, оглянулась на молчаливый лес и тихо сказала:
– Прасковья, я знаю, ты иконы из нашего храма спасла… Не спрашивай откуда… Знаю – и всё.
Пелагея бросила испуганный взгляд на бабушку. Та молчала. Мать Ивана шагнула к ней, схватила её за руку и зашептала нервно, страстно:
– Я тебя Христом Богом прошу, дай мне одну! У нас ведь даже самой маленькой не осталось, муж все вынес и дел куда-то, а я не помешала… А теперь муж в могиле, сын на войне… Боюсь, если война затянется, и младший вслед за старшим уйдёт… Сердце болит, мочи нет терпеть. Хочу с Богом поговорить, а не могу… Стены в доме пустые… А я так давно в храме не была, что и не помню… ликов Их не помню…
Пелагея снова испуганно прикрыла рот ладонью, а бабушка молча кивнула и ушла в дом. Её не было несколько минут. За всё это время мать Ивана не проронила ни слова. Пелагея сначала тяготилась молчанием и всё порывалась сказать
