вполне в его вкусе: стройная, невысокая, светловолосая, но при этом кареглазая и смуглая. Ему такие всегда нравились.
Только повадки Марины разительно отличались от того, как вели себя девушки, к которым он привык. Никакого кокетства, ужимок, преувеличенно распахнутых глаз и капризно выпяченных губок. Поначалу Тиф даже терялся. Но потом, кажется, сориентировался. Во всяком случае, над его шутками Марина смеялась, а рассказы о жизни слушала внимательно и с явным сочувствием. Тиф даже поплыл и чуть было не рассказал свою самую обычную, ничем не примечательную биографию, а не подкорректированную и романтизированную версию, которую они вместе с Лёвчиком придумали для прессы, фанатов и – особенно – фанаток. Хорошо, что вовремя опомнился. Незачем никому знать то, как он жил раньше. Не для этого он рвался вперёд и вверх.
Они уже встречались вторую неделю. И Марина явно попала под его обаяние: частым звонкам радовалась, охотно соглашалась на встречи. А уж когда он вызнал у её подружки адрес поликлиники, в которой работала васенинская дочка, и заявился туда с цветами для Марины и несколькими тортами для её коллег, она и вовсе сияла так, что ему даже приятно стало. Раньше ни одну из его пассий не трогали настолько явно такие незамысловатые знаки внимания. Удивительная у Васениных дочка выросла. Даром, что единственная наследница немаленького состояния. Уму непостижимо…
От размышлений Тимофея отвлекла сама Марина, которая шла рядом по тихой улочке центра города.
– Ты и правда любишь то, что делаешь?
– Что? – не понял сначала Тиф.
– Ну, свою музыку, выступления…
– А! Да, пожалуй. Особенно, когда удаётся ещё и заработать. – Тимофей уже достаточно изучил Марину, поэтому, хотя и говорил чистую правду, но, на всякий случай, шутливым тоном. Чтобы она не решила, что он меркантилен. – А ты что, не любишь свою работу? – с сочувствием в голосе поинтересовался он, потому что в каком-то телевизионном шоу слышал, что людям больше всего нравится говорить о себе, и теперь старательно использовал эту информацию в своих целях.
Марина улыбнулась:
– Люблю. Даже очень. Но среди моих знакомых мало таких. В основном все будто повинность отбывают. А вот моя бабушка всегда говорит, что самое большое счастье – делать, что любишь, и любить то, что делаешь. Тогда жизнь не проходит даром…
– Мудрая у тебя бабушка. Это по папе или по маме?
– Ни то, ни другое. Она нам дальняя родня и крёстная мать моего папы. Но я у неё в детстве каждое лето проводила. Мои родные бабушки умерли давно. А Пелагея Васильевна наша самой родной и близкой стала. Она потрясающая. Войну помнит, хотя и девочкой ещё была. И даже довоенное время…
– Да ты что? И как у нас в городе было до войны?
– Не знаю. Она не в городе живёт, в области, в старинном селе. Вернее, даже не в самом, а на хуторе неподалёку. Её дом в лесу стоит. На самом берегу реки. Так что в городе она и не бывала до войны. А про их места рассказывала, конечно. Для меня эти истории в детстве вместо сказок были.
