ребенок маленький… Там – это в Посадовке, где у них дом, родительский еще. Забытый богом частный сектор с раздолбанным асфальтом, небогатым продуктовым магазином, парой скудных лавок и мерзостью запустения повсюду был известен в народе как Паскудовка. В свое время, женившись, Павел переехал в город, где купил квартиру. Дела у него шли хорошо, деньги водились. А сестра осталась полновластной хозяйкой посадовского дома, чему была очень рада. Мама прибаливала и ни во что не вмешивалась. Отец целые дни проводил в саду под яблоней, играл в шахматы сам с собой. А зимой жил в кабинете.
Юра сидел, опустив глаза в тарелку, явно испытывая неловкость. Хотя обстоятельства так скрутили его, что он давно уже плюнул на все и тащился по жизни как придется. В свое время он был главным инженером инструментального завода, недолго правда, меньше года. Считалось, у него есть будущее. И женился он по любви – на лаборанточке Машеньке, тоненькой, светлой, нежной. Много воды утекло с тех пор. Комбинат по частям продали. Ему места нигде не нашлось – не хватило ни ловкости, ни нахальства. Машенька превратилась в вечно недовольную, рано постаревшую бабу, хотя какие их годы! Жизнь худо-бедно наладилась – не голодают, машина есть, Маше недавно шубу купили из нутрии. Не миллионеры, конечно. Не получился из него бизнесмен, не всем дано. Но Маша этого не понимает, тормошит и пилит: ты мужчина – значит, должен обеспечить, достать, принести в дом, посмотри, как живут другие. Слава богу, по старой памяти устроил его один человек в госструктуру – антимонопольный комитет. Так, никем, мелкой сошкой. И зарплата, как у всякого бюджетника, не разгонишься, на казино не хватает, и на Испанию тоже… Зато дача есть! То есть родительский дом. По вечерам Юра до упора сидит на диване, тупо уставившись на экран телевизора, смотрит всякие ток-шоу, пропуская мимо ушей наставления Маши. Или лежит. Иногда засыпает с раскрытой книжкой на груди. Каким-нибудь крутым детективом, где много крови и драк. Чувство отчаяния, охватывавшее его раньше, отпустило – человек ко всему привыкает. И не всякий «человек» звучит гордо. Иной звучит слабо или просто молчит. Не всем дано, считает Юра. Вернее, раньше считал. Пока не махнул рукой на все, и на себя в том числе.
– Братик мой дорогой, – кривит рот Маша, собираясь заплакать, а глаза настороженные. Ожидая возвращения Павла, она вся извелась – что же будет с квартирой? После жизни в городе ей не хотелось возвращаться в Паскудовку. Никак. И школа рядом…
Она измучила Юру всевозможными сценариями того, как нужно действовать и что говорить. Ты мужчина, внушала она мужу, поговори с Павлом. Объясни ему, что мы привыкли здесь, Лешенькина школа рядом. Мы, наконец, платили за квартиру и ремонт сделали за свой счет, пусть будет благодарен! Ему все равно, он один. Ему же лучше, если соседи вообще не будут знать, что он вернулся. Она договорилась до того, что вдруг выпалила про какое-то письмо, якобы написанное в полицию соседями дома – не хотят они, мол, жить рядом с убийцей. По тому, как внезапно она замолчала, Юра понял, что мысль о письме пришла ей в голову прямо сейчас, на ходу, и она сама слегка испугалась и застыдилась. Он смотрел на бледное лицо жены,
