же она никогда не бравировала и даже будто бы вычеркнула из памяти военное время, а ведь тогда Лариса Ивановна наотрез отказалась эвакуироваться из столицы, хотя враг был на самом подступе к городу. Сказала, что разделит судьбу своей родины, и сын-подросток остался с нею. Всю Великую Отечественную она самоотверженно трудилась в родной поликлинике, переделанной в госпиталь, вместе со всеми несла тяготы военного времени, трепеща за сына, работавшего не меньше нее, и мужа, отправившегося на фронт. Когда Москва страдала от налетов, тысячи тысяч жителей буквально селились в станциях метро. Женщины рожали там детей, дети болели. Ларисе Ивановне – офтальмологу! – трижды довелось принимать роды в подземке, потом приходила лечить и выхаживать. Она работала и на строительстве оборонительных укреплений, за что удостоилась медали «За оборону Москвы». Сын Гошка вместе с одноклассниками в школьных учебно-производственных мастерских делал снаряжение для фронта. Ни мать, ни сын не считали, что совершают нечто героическое, тогда все были героями, и горячо желали только окончания войны и возвращения мужей и отцов. Дубровские дождались и мира, и главу семьи, и трепет сердец устремили в светлое будущее, отказавшись вспоминать и, тем более, козырять пережитыми трудностями. Впоследствии она ни разу не выступала перед коллегами или школьниками с воспоминаниями, вообще не поддерживала эту тему, поэтому даже те, кто знал о ее самоотверженности, позабыли об этом, чего требовать от остальных?
Давние знакомые обычно придерживали свое мнение о ней при себе, потому что понимали, что Лариса Ивановна не поддержит сказанное о ней и все будет звучать недостаточно достоверным и выразительным.
Женщины, проработавшие с Ларисой Ивановной много лет, ни за что бы не признались, что чуть побаиваются ее и не смогли бы объяснить, почему. Все было просто: Лариса Ивановна дорожила каждым словом и никогда не спешила что-либо сказать, зато если говорила, то сказанное удивляло весомостью и разумностью. И самое поразительное для них: Лариса Ивановна всегда опережала изменения в моде. Всегда. Женщин это заставляло капитулировать. Например, она сняла шиньон и подстриглась «живенько» немногим до того, как это вошло в моду. То же касалось изменения силуэтов платья и их длины. Она никогда не была рьяной модницей, никого не копировала, довольствовалась одной-двумя деталями облика, которые заставляли ее выглядеть естественно и в духе времени, при этом элегантной и небрежной одновременно.
Бывало, кому-то хотелось сказать о Ларисе Ивановне, что она себе на уме, но и это было бы не совсем верно, потому что подразумевало некую хитрость, а хитрой она не была никогда. Сама бы Лариса Ивановна, если бы ее попросили обозначить себя одним словом, назвала бы себя искренней. Это определение, согласно толковому словарю, означающее непритворное выражение подлинных чувств и мыслей, истинно отражало суть этой женщины, ее мировоззрение и отношение к жизни. Она всегда следовала своим внутренним побуждениям, пренебрегая общепринятыми
