style="font-size:15px;"> 5. Луи Блерио;
6. «король северного неба» пилот-рулевой Валериан Брутень.
Почему же мы не видим на этом фото мужественного пионера авиации и всеобщего любимца Юру Четверкина?
Увы, вся предыдущая сцена разыгралась в его воображении, а наш юный герой по-прежнему лежит на своей коечке, облепленный пластырями и обложенный ватой, а на груди его среди вороха иллюстрированных изданий лежит и «Синий журнал» с групповым снимком авиазнаменитостей.
Папа, клянусь!
За окном, однако, уже не волшебная ночь, а солнечное утро, а возле постели незадачливого летуна сидит строгий сивоусый папа с нравоучением.
– Никакой авиации, только солидное коммерческое образование, – рубит папа, нажимает на стене какую-то щеколду и приводит в движение какую-то хитрую, но бессмысленную конструкцию – чаши, молоточки, противовесы.
– Папа, клянусь! – неопределенно восклицает Юра.
– В изобретении перво-наперво должен быть практический резон, – продолжает папа. – Весь Царевококшайск знает, что на уездной ярмарке мой «авто-пар» возьмет приз. Сивилизация!
– Папа, клянусь!
– Будет диплом, будет служба, семья, пролетка, тогда летай! Летай, но пользу общественную не забывай. Практика! Здравый смысл!
Быстро пригнувшись, папа потянул что-то из-под коврика. Юрина кровать пришла в странное тряское движение. Папа не смог скрыть довольной улыбки.
– Папа, клянусь! – Юра поднял над головой кипу своей литературы.
За окном раздвинулись кусты сирени, и там появилось лучистое личико о. Ильи.
Розовая нива,
Золотой туман,
Уж летит красиво
Птичий караван, —
процитировал он.
Раздвинулась сирень чуть подальше, и там сверкнуло пенсне госпожи Бружжанской.
– В Петербург, Джулиус! В Петербург! Двадцатый век наступает!
– Вот именно, – сказал папа. – Пар! Электричество! Кислород!
С прибытием, господа хорошие. Столица империи
Великий шум и сутолока на петербургском перекрестке. Зеркальные витрины магазинов, вывески на разных языках, пролетки, автомобили, электрический трамвай, люди, люди… Юра едва успевает голову поворачивать на столичные чудеса, а о. Илья трясется от страха, вцепившись в его рукав.
– Отдавайте кошелек! – сердито говорит Юра.
– Папа строжайше наказал, что здесь на цельный год скромнейшего содержания. – Попик достает тощенький кошелек.
Юра вырывает.
– Знаю без вас! Боги Олимпа! Что я вижу? Глаза не изменяют мне?
– Куда ты, Юра? Куда? Потеряешься!
– Да неужели вы не видите, отец Илья? Это же настоящий кислородно-ацетиленовый аппарат!
Перепуганный опекун вцепился в рукав восторженного юноши.
– Пустите, это унизительно! Я совершеннолетний… почти… отец Илья, на нас смотрят!
Никто,
