две ночи, страшная усталость и боль дали неожиданный результат – через неделю боли и мороки пришло твердое решение прервать этот бесконечный бег за удаляющимся миражом. Виду она не подавала, звонила по инерции, ну а внутри что-то вылетело, с корнем вырвался груз ожидания и зависимого состояния. Она собрала волю, организовала свою неделю жестко и планомерно. Понедельник – шейпинг, вторник – бассейн, среда – баня, четверг – салон и подруга с вином, пятница – воскресенье – дача, семья, воздух, здоровый образ жизни. С.С. в ее жизни не было – формально он был, звонил, звал в гости, Маша отказывала, он не настаивал, жил своей жизнью, утешал себя тем, что все по-старому: Маша у него есть, он в любой момент может дернуть ее, она прискачет, утешит, даст энергию и уедет к себе в свою жизнь, в свои проблемы, в свой мир, где он есть и будет всегда, пока он этого захочет, все простит, стерпит, схавает и утрется. Ни подвоха, ни намека на раздрай он не чувствовал, спинной мозг не сработал, видимо, гибкость была потеряна с возрастом, да и готовиться к краху не всегда охота. Сергей Сергеевич маялся давлением, Маша прилетела на пару дней, пыталась успокоить, но нездоровье и страх не давали радости, хотелось спрятаться, не показывать немощь, ограничения: пить нельзя, играть нельзя, все нельзя, Маша рядом даже раздражала. С.С., не умеющий терпеть, был резок и желчен, говорил гадости, гнал ее: уходи, ищи другого, не люблю, сил нет. Она расстраивалась, не понимая по молодости, что это не правда, а только реакция на страх перед неведомой болезнью и дискомфорт от неприятных ощущений. Слова эти ранили ее, били наотмашь своей жестокостью и несправедливостью, хотелось ответить тоже больно и метко, но совесть не позволяла мучить больного, бесконечно близкого человека. Он долго и длинно конструировал ей новые подходы ее новой жизни без него, с новыми людьми, говорил о ее будущих мужчинах гадости, рвал ей жилы, мучил, становился невыносимым, высмеивал ее и их общее, дорогое ей прошлое, бросал комья грязи в ее недетскую любовь, смеялся над ее слезами, изгалялся над загубленной молодостью, топтал и давил ее радость. Да, сегодня все не так, как когда-то, да, усталость, нет той остроты, но и отчуждения нет, человек родной, сердце болит. Все рушится, жить в маете нельзя, жить рядом нельзя, ребенка нельзя! Что же можно, если все нельзя?! Как пробиться к нему, к тому, которого уже нет, жалко обижать, бить, больной человек, мается, но собственная боль жжет немилосердно! Воскресенье пришло с тяжелой головой и общим облегчением. Маша улетала днем, С.С. лежал с таблеткой под языком и ждал двух вещей – облегчения от лекарств и отъезда Маши. Он понимал, что крепко обидел ее, но сил изменить ситуацию не было. Слова, сказанные в запале, он не помнил, относился к словам он легко, к своим, конечно, – чужие слушал, переживал, долго их мусолил, осмысливал, искал подтекст, интонации, глубинные смыслы и тайные намеки. Свои слова в расчет не брал: ну сказал, ну брякнул не подумав, слова не более чем слова. Поступки, действия – вот что важно, понимать это надо, если мозги есть,