ка, Лондона или Токио, по тоннелям метро или канализации; выкапывают наших мертвецов из могил и изучают их так же, как мы сегодня изучаем древнеегипетские мумии; пытаются расшифровать наш язык, код нашего письма и гадают, кем мы были. Невозможно даже представить, что наши могилы, здания и останки будут изучать так же, как сегодня мы изучаем древние археологические находки. Но вполне возможно, что тот, кто стал мумией, выставленной в музее, точно так же думал о своем времени и месте.
Конечно, правильного ответа на подобный вопрос не существует. Многие вопросы, поднятые в этой книге, относятся к той же категории – вопросы без ответов. Возможно, это и делает их такими интересными.
Простая фиксация свидетельств прошлого и экстраполяция их на будущее могут произойти удивительно быстро. Представляя, как то, что уже не раз случалось в истории, повторится в современную эпоху, мы погружаемся в сферу фантастики. Очень тонкая грань отделяет фактическую историю от недоказуемой и гипотетической фантазии. Мгновение, в котором мы все живем, – это точка, где жесткая хронология записанных имен и дат пересекается с воображаемой альтернативной реальностью возможного будущего. Мысль о том, как мир XXI века погибнет от страшной чумы, подобной пандемиям прошлого, – это фантазия. Но это вполне возможно и не раз случалось до нас. Какова же связь между фактическим прошлым и гипотетическим будущим?
Мне говорили, что любая нормальная книга должна отвечать на вопросы или хотя бы приводить аргументы. Если это так, то перед вами не нормальная книга. Это скорее собрание слабо связанных между собой очерков. У меня нет аргументов, которые совпадали бы с подходом нашего подкаста. Я – не специалист и книгу пишу с точки зрения неспециалиста. Историки, политологи, географы, физики, социологи, философы, писатели и интеллектуалы на протяжении веков изучали проблемы, которые мы поднимаем в этой книге, и каждый делал это собственными методами и рассматривал проблемы с точки зрения собственной эпохи, специальности и культуры.
Если современный географ может привести глобальные исторические аналогии как аргумент о «крахе» цивилизации, а физик с помощью математики может определить вероятность наступления темной эпохи, например столкновения Земли с астероидом, то журналист или рассказчик смотрит на события с человеческой точки зрения [1]. Какие же человеческие истории сохранятся, когда цивилизация погибнет? Когда бомбежка разрушит город человека или пандемия оборвет людские узы, объединяющие общество? Восприятие происходящего через разные участки мозга, в том числе и через эмоции, часто влияет так, как не могут влиять данные, графики и научные исследования. Считайте эту книгу еще одним фрагментом огромной мозаики образа нашего прошлого, который воссоздают представители самых разных дисциплин.
Действительно ли трудные времена закаляют людей? Как воспитание детей оказывает влияние на общество в целом? Сможем ли мы справиться с силой нашего оружия, не уничтожив себя? Могут ли человеческие способности, знания и технологии регрессировать? Это вопросы сумеречной зоны, где верх берут тонкие (а порой и не очень тонкие) обертоны. Эти идеи выходят за рамки современных академических дисциплин и вторгаются на территорию, обычно занимаемую драмой, литературой и искусством.
Но даже без убедительных ответов подобные вопросы увлекательны и обладают потенциальной ценностью. Многие из них – это хрестоматийные «глубокие вопросы», которые всегда лежали в основе философских трудов. Даже простые размышления о них имеют ценность. Некоторые такие вопросы обладают и практической пользой. Они напоминают нам, как часто нечто подобное происходило в прошлом, и заставляют поверить, что в будущем возможно даже то, что сегодня кажется сценарием фантастического фильма. Профессор истории однажды сказал мне, что мы учимся двумя способами: можно положить руку на горячую плиту, а можно положиться на рассказы тех, кто сделал это раньше.
Поклонники моего подкаста Hardcore History давно просили меня написать книгу. Я собрал столько материала, исследований и идей, что было бы совершенно естественно использовать их в качестве основы для подобной книги. Возвращение назад и переработка материала напомнили мне личный тест Роршаха. Раз уж я все это прочитал и изучил, готовясь к выпускам подкаста, значит, эта тема меня интересует, и даже очень.
Если книжная полка человека отражает круг его интересов, то моя выдает увлечение апокалипсисом. Впрочем, это неудивительно, учитывая, как часто наши программы были связаны с той же самой идеей: конец цивилизации в той или иной форме. Нас интересовала не только реакция человечества на апокалипсис, учитывая прошлый опыт и знания, но и то, какими людьми он сделает нас.
Можно ли меня в этом винить? Возвышение и падение империй, войны, катастрофы, сложные ситуации, «большие истории» – все это драматично по самой своей природе [2]. Проверенная временем формула успеха любого материала – развлечение плюс философия, просвещение и практичность.
Историки и рассказчики
Такова же и работа историка. Между журналистикой и историей существуют взаимосвязанные/симбиотические отношения, поскольку журналисты пишут о текущих событиях, а историки впоследствии изучают их труды в качестве первичных источников. А затем уже журналисты используют труды историков, чтобы рассказать людям о прошлом.
Я журналист, но, хотя истинный профессионал должен испытывать одинаковый восторг от освещения войны и собачьей выставки, ни мне, ни моим коллегам это не удавалось. Судя по взлету рейтингов при появлении в новостях крупных событий, люди, далекие от журналистики, больше всего любят «большие истории». В истории, как и в новостях, есть свои большие истории, и порой фраза «если там льется кровь, новость пойдет первой» применима к обеим сферам.
