ься в тепле и сухости зданий. В такую погоду на фоне темных громадин домов люди всегда кажутся жалкими и чахлыми, придавленными низким черным небом к твердому неживому асфальту.
Инна обреченно вздохнула и тут же резко выдохнула – чувствовалась загазованность безветренной погоды. Закинув сумку на спину, она подняла шикарный воротник норкового полушубка, который стала носить, не дождавшись морозов, уткнулась в приятный мех носом, чтобы дышать собственными духами, а не гарью, и пошла к машине, уповая, что ее не придется чистить. Не пришлось – уже радость.
Как и следовало ожидать, она плотно встала в пробке на Садовом кольце. Навигатор показывал, что до нужного поворота стоять около часа. Инна была очень голодна: завтрак она проспала, а для обеда времени не выкроила, весь день терзала себя кофе. Желудок сводило. От усталости и голода начала болеть голова, и Инна знала, что так просто боль не унять даже таблетками. Раздражение не заставило себя ждать, а когда оказалось, что и вода в бутылке на заднем сидении закончилась, она стала ругаться – вслух, матом, понося мегаполис, светофоры, автомобилистов, в очередной раз обещая уволиться и найти работу подальше от центра. Инна выплескивала негатив буквально с упоением, одной рукой стучала по рулю, другой грозила кому-то неведомому, но ответственному за все происходящее.
Вообще, за последние два года она стала очень раздражительной, была всем недовольна. Чаще ее можно было увидеть не в духе, чем спокойной, не говоря уже, чтобы радостной. Самой повторяемой фразой у Андрея, ее мужа, стала: «Инна, успокойся! Что ты от всякой ерунды заводишься?» Раньше была другая: «Всем бы такие нервы!» А как было не заводиться, если все у нее в жизни не ладилось и не соответствовало ее желаниям? Теперь еще и Андрей объявил, что уезжает работать в Швейцарию. На самом деле Инна знала, что он уезжает от нее. Она ему в тягость, как случайный груз, вроде, и донести надо, раз взялся, но и непонятно, зачем тащишь. А ведь когда-то называл ее спасительницей. И еще когда-то говорил, что она легкая, и он завидует ее легкому отношению ко всему на свете. Инна на это всегда улыбалась, ее, действительно, не волновали ни войны, ни несправедливость, ни беды, ни трагедии. Какая разница, если это не касается лично ее? Она ни разу не возразила и не уточнила, что легко относится ко всему, кроме самой себя. Зачем? Лучше слыть девушкой с крепкими нервами, чем бездушной.
Боковым зрением Инна заметила, как опускается стекло у машины слева и почувствовала, что это действо по ее душу. Она увидела мужчину, который явно над ней хохотал и показывал большой палец вверх. Видимо, это надо было понимать так, что, во-первых, она его рассмешила, а во-вторых, он с ней согласен. Но это не все: Инна почувствовала, что она ему нравится. Такое она всегда чувствовала. Неизвестно ведь, как долго он за ней наблюдал, вполне мог очароваться. И если просто хотел посмеяться над ее возмущением, то посмеялся бы, но он же открыл окно и начал общение. А это уже кое-что. Он видел ее в свете фонаря, а вот она его не видела. Сквозь грязь стекла и темноту Инна попыталась рассмотреть машину и мужчину. Бентли. Не слабо. Наверное, водитель. Мужчина включил свет в салоне и уставился на Инну теперь уже без смеха. Какое-то время они в упор разглядывали друг друга. Он оказался настолько красивым, что Инна внутренне ахнула: брюнет, брови длинные, заканчиваются где-то на висках, ресницы черные и плотные, образуют «стрелки» вокруг светлых глаз, нос крупный, рот крупный, подбородок квадратный. «Он настоящий? – шарила Инна глазами по его лицу. – Мужчина может быть настолько красивым?» Спохватилась, что у нее рот открыт от удивления. «Оливье Мартинес какой-то» – додумала она свою мысль до конца. Мартинес был явно не водителем: одет свободно. И в глазах свобода, сам себе хозяин.
Мысль Инны торопливо заработала, пытаясь оценить, как она выглядела, когда ругалась, и как выглядит вообще, какое именно впечатление произвела на него. Жаль, что сейчас вечер, вечером она всегда уставшая и голодная, от этого приобретает осунувшийся вид, и брови почему-то всегда чуть опускаются. И волосы уже не такие свежие и рассыпчатые, как утром. Но это не беда, с утра он ее не видел, не с чем сравнивать. Инна знала, что ее курносый нос и улыбчивое выражение лица производят на людей, а особенно на мужчин самое приятное впечатление. Правильнее даже сказать – притягательное. В ней была манкость, от слова манок, дудочка такая, которой охотники уток подманивают. Поначалу к ней все тянутся. У нее такое строение лица, как будто бы она всегда чуть улыбалась. Это был ей подарок от природы. Вдобавок она еще и зубы отбелила, отчего сама себе казалась бесконечно открытой, здоровой, свежей и приятной, хотя от шампанского и кислых фруктов давно пришлось отказаться. Она часто представлялась людям не такой, какой являлась на самом деле.
Инна обезоруживающе улыбнулась соседу во все тридцать два отбеленных зуба. Мужчина энергично показывал рукой, чтобы она опустила стекло. Инна опустила и он закинул ей в салон телефон. От неожиданности Инна капельку опешила, но внутренне возликовала: «Отлично!» Не отпуская с лица выражение растерянности, она уставилась на мобильник, упавший ей на колени. Очень хотелось, чтобы сосед зафиксировал ее растерянность. Она уже поняла, что для него будет милой. Нутром почувствовала,
