он не выдерживает, и мама смиряется, потому что очень его любит.
Папа снова уходит в горы.
Становится пусто-пусто, но совсем не так, как было пусто, когда жила баба Зуря. Как-то иначе пусто. Неуютно…
И маме звонят – откуда-то издалека, из тех краев, где папа с верными друзьями покоряет вершины. Мама прижимает к уху телефонную трубку и становится белой как снег. Алик ничего не понимает, только сердце у него бьется очень часто, будто сейчас выпрыгнет из груди. В тот день больше ничего не происходит. Маме звонят назавтра. И еще через день. И еще потом, кажется, звонят. Алик наконец слышит обрывки разговора. Лавина, спасательная операция… не дала результатов… решением суда признан… Признан погибшим. …Утром мама бежит по коридору в туалет, спотыкаясь о разбросанную обувь. Ее тошнит.
Через полгода рождается Иней.
На шкафу стояла свадебная фотография Ясеня и Веселы – скромная невеста с букетом лилий и красавец-жених, гордый, точно бойцовый петух. Когда пришло свидетельство о смерти, Весела убрала фотографию и поставила на ее место другую. На той был просто Ясень – смеющийся, с хитринкой в раскосых глазах.
Когда появился Шишов, эту фотографию она тоже спрятала. Алей потом достал ее из семейного альбома и поставил обратно. Он уважал право матери на личное счастье, но память отца была святыней.
…Ветер стих. День клонился к вечеру, солнце пригревало почти по-летнему. Алей сбросил с плеч кожаный плащ и перекинул его через руку.
Подошел еще один автобус, открыл двери, закрыл и уехал. От метро досюда было три остановки, отсюда до дома – триста шагов.
Дома было пусто.
Выйдя замуж, мама переехала к Шишову и забрала с собой Инея. У Шишова была трехкомнатная квартира – совсем рядом, в Новом Пухове. Алей не уставал дивиться, как они раньше умудрялись вчетвером жить в однокомнатной квартире бабы Зури. Сейчас она ему и одному-то казалась тесной.
С Шишовым мама познакомилась в церкви.
После смерти отца она, до сих пор равнодушная к мистике, вдруг уверовала со всей горячностью неофитки. Ходила на службы, исповедовалась, пела на клиросе. Она крестила новорожденного Инея, а Алей, уже почти подросток, уперся: он помнил бабушку Зурю, и бабушка Зуря нравилась ему гораздо больше, чем церковь.
Лазурь была атеисткой, да не простой, а ругливой – воинствующей. Даже попав в больницу с инфарктом, она не сдалась: все повторяла, чтоб не вздумали ставить на могиле креста, не позорили ее. О близкой смерти она говорила бодро, точно как Ясень о новом восхождении. Сын и невестка пытались ее переубедить, но она знала лучше – она всегда знала лучше.
Выслушав запальчивую отповедь Алея, Весела не стала настаивать. Она никогда этого не умела.
Шишов, Лев Ночин, был человек солидный, надежный и положительный до оскомины. Алею он не нравился. Алей честно пытался задавить свою неприязнь. Он считал, что ревнует мать ради памяти покойного отца, и просто старался поменьше общаться с отчимом.
…Алей
