но и разворовывали имущество обывателей, дабы оно не досталось готам. Произвол достиг чудовищных масштабов, но такое положение дел мало волновало Сальвиана. Готы попытались изменить маршрут и вторглись в Панонию, но и там они увидели все ту же безрадостную картину. Запылала и Панония, обрекая на голодную смерть не только местных жителей, но и завоевателей. Светлейший Пордака понял, что пробил его час…
К сожалению, комит финансов Лаулин оказался на редкость прижимистым человеком, абсолютно не понимавшим ни тяжести свалившихся на империю бед, ни собственной выгоды. Кроме того, в помощники к Пордаке он определил нотария Серпиния, человека с явно поврежденными мозгами. Пордака с некоторым изумлением опознал в Серпинии того самого юнца, помощника корректора Перразия, которого тринадцать лет назад варвары Руфина перепугали едва ли не до смерти своими неожиданными превращениями. За минувшие с того скорбного дня годы Серпиний сильно возмужал, но полученная в юности душевная травма сказалась на его умственных способностях. Варваров он боялся до поросячьего визга, но еще больше он боялся своего начальника, комита финансов Лаулина, чем привел Пордаку в изумление. Пордака никак не мог взять в толк, чем же это мог так запугать Серпиния этот по виду очень мирный человек с выпуклыми близорукими глазами. Однако, так или иначе, нотарий Серпиний ни на шаг не отступал от инструкций, полученных от строгого начальника, и охранял деньги, выделенные императором Грацианом на ведение военной кампании, с таким рвением, словно они были его собственными.
– И родятся же в Риме такие дураки, – качал седой головой комит Сальвиан, быстро нашедший общий язык с Пордакой. – Какая тебе разница, Серпиний, куда пойдут деньги из казны – готским вождям или верным сподвижникам божественного Грациана. Важен ведь результат. А результат тебе светлейший Пордака гарантирует. Война будет закончена в течение ближайших дней к величайшему удовлетворению императора.
– Я обязан отчитаться перед сиятельным Лаулином за каждый потраченный денарий, – стоял на своем ушибленный нотарий.
– Чтоб ты провалился! – бросил ему вслед рассерженный комит.
– Не провалится, – покачал головой Пордака. – А вот умом тронуться может.
– И что для этого нужно? – заинтересовался Сальвиан.
– Мне нужен медведь, – усмехнулся Пордака.
– Ты собираешься скормить ему Серпиния? – удивился комит. – Зря, только время потеряешь. На этого тощего урода приличный зверь не польстится.
– В крайнем случае сойдет и медвежья шкура, – задумчиво проговорил Пордака.
– Этого добра у меня хватает, – махнул рукой в угол шатра Сальвиан. – Я почти полжизни провел в Галлии. Таких чудовищ брал на рогатину, что даже селезенка екала.
Пордака долго выбирал медвежью шкуру, потом примерил ее на себя. Сальвиан на его старания только недоуменно разводил руками. Ничего устрашающего он в нотарии не находил. И даже
